Воронцовский упырь

Петр исподтишка делал отчаянные знаки бабушке, гримасничал, прижимал палец ко рту, но та не желала замечать его ужимок.

— Я поклялась отомстить этому негодяю, который свел в могилу мою Верочку, мою единственную дочку Вы знаете… забыла, как вас, извините. Я Верочку спасла от голодной смерти в блокаду, ей было тогда семь-восемь лет, сама непонятно как выжила, а этот гад уморил ее в сытом шестьдесят девятом году. Верочке не было и тридцати пяти Уморил, бросил на нас с дедом Петеньку и смылся в Москву. Я не жалуюсь, что он оставил нам Петеньку, не подумайте, слава богу, что он не забрал его с собой, но тем не менее он же отец.

Петь, дай-ка «беломорину», что-то закурить охота! — вдруг прервала свои излияния старуха.

Петр протянул ей папиросу, и та с наслаждением затянулась.

— Хорошо! — блаженно зажмурилась она. — Иногда позволяю себе, как вас… извините…

— Константин Дмитриевич — Вот именно. Как Ушинский. Или Бальмонт.

Помните у Бальмонта: «Я вижу Толедо, я вижу Мадрид, о белая Леда, твой блеск и победа различным сияньем горит…» Красиво писал, бродяга, как вы думаете?

— Да неплохо. Но, однако…

— Я вообще-то не курю. А почему? Потому, что не могу себе позволить купить папиросы. А вот в блокаду я копила табак, я недоедала, свой хлеб отдавала Верочке, но табак… Табак должен был быть в доме, Константин Дмитриевич… Вы сами-то курите?

— Курю, Ульяна Осиповна. Но у меня не так много времени.

— Так что там натворил пакостный Генка? Интересно, отчего это им, засранцем, интересуются частные сыщики? По-моему, фигура не того масштаба, просто ничтожный мерзавец, и только… До чего же, однако, приятно курить…

Петр покраснел от стыда и отвернулся к окну. Но Савельев отнесся к старухе с большим интересом. Он понимал, что она может порассказать о Серове немало занятного.

— Так почему вы считаете, что Геннадий Петрович уморил вашу дочь, Ульяна Осиповна?

— Почему? Да потому, что это прирожденный садист. Ему бы в фашистский концлагерь надзирателем.

Или нет — ассистентом доктора Менгеле. Ему доставляли удовольствие страдания Верочки.

— А что, собственно говоря, вы имеете в виду, Ульяна Осиповна?

— Бывают люди, которым доставляет удовольствие мучить других людей. Вот и он из таких. Я поражалась еще тому, как он обращался с собственной матерью. Она ведь такая же блокадница, как и я. Муж погиб на фронте. Она жила в коммуналке на Васильевском острове, в шестой линии. Когда она тяжело болела, за ней ухаживала Верочка, я часто навещала ее, а сынок занимался своими делами, писал статейки, проталкивал их в научно-популярные журналы, где платили побольше, ездил в какие-то никому не нужные командировки. Его мать умерла без него, мы организовали похороны, он в это время поехал с какой-то комсомольской делегацией в Болгарию. Дали ему туда телеграмму, так он даже не приехал на похороны. Появился через три дня, сказал, что не мог вырваться. А на кладбище пошел только на девятый день, да и то нехотя. Я была просто поражена. И добро бы делал что-то полезное, необходимое, а то всю жизнь занимался тем, что было на потребу времени. Его кандидатская диссертация была, помнится, на тему «Роль партии в химизации народного хозяйства». А докторская, как мне говорили, о роли Владимира Ильича Ленина в революционном процессе семидесятых годов в развивающихся странах. Зато какие он писал статейки в момент перестройки, вы бы читали! И «Огонек», и «Московские новости» с удовольствием их печатали. О страшной природе сталинизма, о невинных жертвах кровавого террора. Всегда находил себе дело, хамелеон!

И ради этого он не мог явиться на похороны матери, которая спасала его в блокаду от голодной смерти. И к тому же одна его растила. Мой-то муж хоть и раненый, но вернулся домой после войны. А она совсем одна. Да, характер у покойницы был не ангельский, но какое это имело значение в конце ее жизни, когда она была просто страдающим телом. Как она надеялась до последней минуты, что Геночка приедет. Не приехал. А с моей Верочкой они учились вместе на истфаке ЛГУ, только он на пятом курсе, а она только поступила. Он умел ухаживать, что да, то да. Умел казаться внимательным, нежным. Дарил цветочки, читал какие-то стишки, даже, как ни странно, сам что-то такое сочинял. Вежлив был до ужаса. Придет к нам, сидит, смотрит на Верочку влюбленными глазами, молчит. Пальто наденет, дверь откроет — ангел, не человек. После женитьбы у нас поселились, мы квартиру отдельную получили, а он с матерью сильно тогда уже не ладил, куда им было в комнату в коммуналке?

И первое время жили душа в душу. Не пьет, не курит, зарплату жене, цветы опять же, подарочки. А лет через пять получил он от института квартиру, тогда уже Петька родился. И вот в этой квартире началась какая-то другая жизнь. Верочка мне мало рассказывала, да и Петька тоже не из говорунов, знаю только — очень она была несчастна.

— Он что, бил ее? Изменял ей? В чем это проявлялось? — спросил Константин.

— Кобель не из последних, это уж как пить дать.