В этой записке, подписанной графом Воронцовым, князем Меншиковым, братьями Тургеневыми и Каразиным, говорилось об основании несколькими помещиками общества, целью которого являлось изыскание способов к улучшению состояния крестьян и к постепенному освобождению от рабства как их, так и дворовых людей, принадлежащих помещикам, вступающим в общество. “Мы уверены, – говорилось в этой записке, – что таковое удаление единого справедливого и важного порицания, которому дворянство, среди всей славы отечества своего, подвергается в глазах просвещенных народов, есть в настоящее время дело не только справедливое, но и благородное...” Увы, это “справедливое и благородное” дело должно было с того времени ждать своего осуществления более 40 лет!
Во всяком случае, Воронцов был гуманным и симпатичным помещиком, чего, к несчастью, нельзя сказать про многих, страстно распинавшихся за “мужика” писателей даже новейшего периода” На гуманность Воронцова существует много указаний и, между прочим, в записках Огаревой-Тучковой, не видевшей графа, но уважавшей его с самого детства за умение во время крепостного права сделать своих крестьян счастливыми и богатыми. Он отдавал всю господскую землю “миру” и брал за нее легкий оброк. Имениями его заведовали управляющие, но крестьяне не боялись графа и часто адресовались к нему с жалобами на управителей. Эти жалобы всегда принимались горячо, и во многих случаях управляющие сменялись.
То, что мы сказали здесь о графе Воронцове, рисует его симпатичный образ. И он всегда был таким: отважный и сильный в опасностях, он являлся ласковым, добрым и благородным товарищем. Вся его переписка с приятелями указывает на то, как последние любили Воронцова, и эта любовь и уважение сохранились навсегда. Граф несомненно имел широкий и европейски просвещенный взгляд на обязанности государственного человека...
В молодости похожий лицом, манерами и характером на добродушного “с душою нараспашку” отца, сын за последнее время, кажется, утрачивал это прекрасное свойство. Он был высок ростом, строен и красив, но в нем в зрелые годы, по свидетельству, например, графини Блудовой, было больше тонкости и меньше прямодушия, – больше ума и меньше привлекательности. “Он смотрит настоящим лордом, – прибавляет графиня, – но без всякой примеси родной беспечности”. Эту черту – отсутствие “души нараспашку” – старый Завадовский отмечал еще и в молодом графе, говоря о воронцовской “сокровенности”. Но, может быть, это свойство, раздувавшееся многими до размеров лицемерия и мелкого эгоизма, развилось у Воронцова уже после жизни на родине, среди людей и обстоятельств, где такой образ действий являлся вполне естественным?
Наоборот, другие, выставляя на вид “гуманность” Воронцова, его ласковость и простоту, приписывали государственному человеку недальновидность и отсутствие опытности. Эту последнюю ошибку часто делают люди, принимающие прекрасные качества сердца за недостатки ума.
Разумеется, были недостатки и у знаменитого фельдмаршала, но кто же свободен от них?
Обаяние громадной власти туманит голову человеку, у него часто пропадает перспектива событий и могущество превращает быстро в действие какую-нибудь случайную эмоцию, от чего человек при других условиях мог бы воздержаться. Иногда, впрочем, те действия, которые кажутся несимпатичными, являются результатом глубокого убеждения в их целесообразности. Конечно, случай с Пушкиным (о чем мы подробнее скажем ниже) мало прибавляет к славе новороссийского генерал-губернатора, но в данном случае и наш знаменитый поэт, кажется, был не совсем прав.
Для того, чтоб закончить портрет будущего фельдмаршала, нужно сказать, что он еще в ранней молодости энергично стоял за отмену телесных наказаний солдат и за их развитие и этих гуманных правил придерживался всю жизнь, не давая пощады притеснителям низших служащих; известны многие его распоряжения в этом смысле. Тогда эти действия, при совершенно противоположном настроении начальников, возбуждали неудовольствие против новатора. Этот принцип справедливости к “пушечному мясу” высоко стоял в деятельности Воронцова, за всю продолжительную службу бывшего противником прусской муштровки и шагистики, превращавшей человека в манекена. Кавказские войска при Воронцове были “нараспашку”, но это, однако, не мешало им быть героями.
Михаил Семенович обладал громадным богатством – одним из самых больших в тогдашней России, так как в его руках соединились почти все воронцовские капиталы, скопленные графами Романом Илларионовичем и экономным дядею Александром, частью же перешедшие к нему от княгини Дашковой. В 1819 году Воронцов женился в Париже на Елизавете Ксаверьевне Браницкой, дочери знаменитой и любимой племянницы Потемкина – Энгельгард. С этою женитьбою состояние Воронцова почти удвоилось. Богатый, энергичный, просвещенный и “либеральный” вельможа, имевший громадные связи, – хотя не им одним обязанный своим возвышением, – мог многое сделать. И мы увидим, что время для Воронцова проходило не даром.