Воронцовы. Их жизнь и общественная деятельность

Воспитанный в Англии, стране гордого феодального дворянства, считавшего свою генеалогию на многие сотни лет и ценившего как в людях, так и в лошадях “породу”, Воронцов перенес эти взгляды и в Россию. Несмотря на свою известную “демократичность” в отношениях к людям, он очень ценил “породу” и щепетильно относился к вопросу о древности своего рода. Известны пререкания покойного Воронцова с князем Петром Долгоруковым, издателем “Российской родословной книги”, завершившиеся громким процессом (во Франции, в начале шестидесятых годов), веденным уже сыном покойного фельдмаршала. Мы не будем говорить об этом процессе, но укажем только на то, что Долгоруков в издаваемой книге не хотел произвести рода нынешних Воронцовых от рода бояр Воронцовых, известных еще в начале XVI столетия, между тем как у фельдмаршала были несомненные документы, доказывавшие тождество обоих родов. Видно, что этот вопрос причинял старому и больному князю большие нравственные огорчения.

Когда вообще возникают подобные притязания, то невольно вспоминается дидактическое изречение из одной старой книги, что “люди, основывающие свои права на уважении, на заслугах предков, похожи на картофельное растение: полезнейшая часть его – в земле”. Фельдмаршал, разумеется, имел право считать себя принадлежащим к “благородным” представителям людской расы, но он не нуждался в заслугах предков и мог бы сказать про себя, наподобие наполеоновского маршала герцога Данцигского, вышедшего из простого звания: “я сам – предок!”

На эту же черту известной “родовой” гордости указывает и тот факт, что, получив титул князя на Кавказе вместе с другими знаками уважения и благодарности Николая I, Воронцов говорил: “Я был прежде старый граф, а теперь стал молодым князем”.

Характеризуя взгляды и свойства Воронцова, не забудем того, что он из Одессы в 1840 году просил о переводе декабриста князя Сергея Волконского из Сибири на Кавказ, но Бенкендорф отказался докладывать государю эту просьбу ввиду того, что Волконский был “одним из главных виновников”. К бывшему в Одессе декабристу Лореру граф тоже симпатично относился, – а все это указывает на несомненную “порядочность” и доброе сердце Воронцова.

Нужно указать еще на одну черту графа, составляющую, так сказать, частную особенность его общей любви к знанию и науке: он, по примеру своих родичей, собирал ценные исторические материалы и манускрипты, занимаясь изучением их на досуге от своих многочисленных занятий. Эти богатства, накопленные, правда, еще графами Михаилом Илларионовичем, Александром и Семеном Романовичами, и дали тот материал, который князь Семен Михайлович (единственный сын Михаила Семеновича) издал в виде неоцененного “Воронцовского архива”. Можно думать, что не только в собраниях русских нет такого огромного количества ценных исторических документов, но даже и за границею немного найдется подобного. Помимо бумаг, относящихся, собственно, до деятельности Воронцовых и их русских и иностранных современников, в собрании Михаила Семеновича были вообще материалы, драгоценные в историко-археологическом отношении, например “псковская судная грамота”, “письма царевича Алексея Петровича” и др. И когда в 1854 году Одессу бомбардировали англо-французские корабли, Воронцов, не жалея своих одесских богатств, просил только припрятать дорогие манускрипты куда-нибудь подальше во избежание опасности от пожара.