Ворону не к лицу кимоно

– Нынешнему правителю тоже стоило быть толстокожим, как глава Восточного дома. Нельзя проявлять такую слабость. Он, чтобы исцелить рану от потери Укигумо, завел наложницу и родил меня и Фудзинами. Но почему же он теперь написал Асэби письмо? Может быть, Его Величество все еще не может смириться с потерей Укигумо? Настолько, что даже искал в дочери своей любимой черты ее лица?

Воздух вокруг будто сгустился.

«Интересно, правда ли это?» – подумала Масухо-но-сусуки. Это было невыносимо.

– А как умерла госпожа Укигумо? – спросила она, вдруг задумавшись об этом.

Молодой господин издал тихий стон:

– Ее убили.

– У… Убили?!

Ее голос сорвался. Она остановилась. Однако молодой господин, не обращая на нее внимания, шел вперед.

– Ее зарезал слуга. Зарезал кухонным ножом, когда она вышла полюбоваться сакурой.

– Но почему?!

– Укигумо была знаменита красотой своих черных волос, – негромко сказал молодой господин. – А у зарезавшего ее слуги, говорят, волосы были редкого, светло-каштанового цвета.

Масухо-но-сусуки не смогла ничего ответить.

Они шли в молчании, а затем молодой господин вдруг сказал:

– Говорят, они с моей матерью были подругами. Все это случилось уже после моего рождения и рождения Фудзинами, значит, со времени ее изгнания прошло довольно много времени.

Это случилось тогда, когда ходили слухи о том, кто станет наседкой-кормилицей Фудзинами. Среди возможных кандидатур называли Укигумо и супругу главы Южного дома того времени.

– Я один раз встречался с матушкой Хамаю. Она не была похожа на дочь, выглядела какой-то мелкой, ничтожной. Так и представляется, как она делает пустяковые пакости, но она не казалась способной на что-нибудь вроде убийства, – пробормотал Надзукихико. – Яд, которым убили мою мать, в малых количествах используют как снотворное, подмешивая в курильницы. Если подсыпать его много, здоровье начнет ухудшаться. Но не сильно, просто человек будет плохо себя чувствовать. Но вот если здоровье уже слабое… Если его использовать сразу после родов, женщина может глубоко заснуть и больше не проснуться.

– Это трава карон, «нарушенный сон», да?

Он растет только в южных землях. Известно, что в травах, которые нашли у изголовья Идзаёй, было много карона. Поскольку сделать такое мог только человек из Южного дома, глава дома и его супруга оказались в безвыходном положении.

– Говорили, что травы преподнесла супруга тогдашнего главы Южного дома, но когда я стал старше, то понял: что-то не так. Я узнавал: действительно, супруга главы Южного дома заказывала особые травы, но преподнесла она их не моей матери, а Восточному дому – подарила Укигумо, с которой состязалась за место наседки-кормилицы. Однако Укигумо почему-то не воспользовалась ими, и они как-то попали к Идзаёй. В общем, уже никто не узнает, что там случилось.

– Подождите. Вы хотите сказать, что родители Хамаю, возможно, не виноваты?

Южный дом известен плохими отношениями между братьями и сестрами. Если младший брат стремился занять место главы дома, то вполне возможно, что, воспользовавшись этим случаем, он сверг старшего брата.

– Что скажет Хамаю, когда узнает?! – не сдержавшись, крикнула Масухо-но-сусуки, и молодой господин резко остановился. Она с подозрением взглянула на него, но, услышав его слова, изумилась.

– А нужно ли ей об этом знать?

«Что он говорит?! – подумала Масухо-но-сусуки. – Я знаю, что ее беспокоят деяния ее родителей. Но знаю и то, что она все равно любит молодого господина. Если она услышит об этом, ей нечего будет стесняться, она сможет жить в согласии с молодым господином – она наверняка обрадуется. Но этот человек собирается использовать ее чувство вины!

Это непростительно!»

Масухо-но-сусуки набрала воздуха и собиралась уже выругать молодого господина, но, заметив выражение его лица, остановилась. Он выглядел непривычно печально.

Масухо-но-сусуки внимательно посмотрела на наследника и почувствовала, как ее гнев испаряется без следа.

– Можно спросить?

– О чем? – все с тем же печальным выражением переспросил молодой господин.

– Я про Асэби и ее мать. Вы как считаете?

Видимо, молодой господин не ожидал этого вопроса. Он удивленно моргнул и ответил, и непохоже было, что он глубоко задумался над этим:

– Асэби, что бы другие ни говорили, верит в свою чистоту. Думаю, и мать ее думала так же. Поэтому, что бы ни случилось, как бы несчастны ни были окружающие, они будут счастливы вечно.

Его голос уже не был сердитым – в нем слышалось понимание, и звучал он очень печально.

– Именно поэтому я думаю, что хорошо бы, если бы их счастье – счастье Асэби и госпожи Укигумо – не делало несчастными других. Ведь Укигумо все-таки умерла, бедняжка, – сказал молодой господин.

Масухо-но-сусуки, глядя в его потемневшие глаза, украдкой вздохнула. Действительно, все так, как и говорила Хамаю: Асэби и этот мужчина – абсолютные противоположности.

«Ну и ладно», – подумала она.

Впереди показалась площадка для любования сакурой, где их ждала Хамаю.

Вдруг Масухо-но-сусуки пришла в голову одна мысль, и она обратилась к молодому господину: