Возле подъезда в квартиру Александра Михайловича они были в девять. Сейчас – одиннадцатый. На просторной театральной площади пустынно – на первый взгляд. На взгляд второй – уже видно, что в тени колонн на крыльце с одной стороны сидит парочка, а с другой – негромко говорит и смеётся небольшая компания. На пешеходной дорожке между театральной площадью и дорогой – активное движение, потому как прямо напротив театра – остановка. Солнце конца июля недавно сбежало от подступающей ночи, и яркие фонари оказались весьма кстати.
Руся вполголоса предложила Александру Михайловичу сесть в машину, а Мите остаться там же сидеть – на всякий случай, чтобы не спугнуть вызываемого духа. Данияр промолчал, но одобрил.
Они вдвоём вышли чуть впереди машины.
Если девушка напряжённо всматривалась в площадь перед ними, то Данияр слушал место. В ночной многоголосице гула машин, невнятных голосов людей, шелеста ветра по листьям и траве он слышал другие звуки и видел непривычное для горожан: в кустах, обрамляющих театральную площадь с двух сторон, шуршали осторожные, даже крадущиеся шажки множества пока даже им не опознаваемых существ; в прохладном воздухе безоблачного неба порой мелькали, на мгновения закрывая точечно белые звёзды, отнюдь не птичьи фигурки, да и сами крылатые фигурки были настолько прозрачными, а то и неясными, что чудились лишь игрой теней и света с поверхности земли…
Задумавшись, он не сразу понял, почему Руся внезапно присела на корточки, а потом вообще решительно встала на колени и уселась на бедро. Хорошо ещё – в джинсах. А то ведь даже на летнем асфальте по ночам прохладно.
Он шагнул к ней и замер, чуть улыбаясь.
Одной рукой Руся упиралась в асфальт, другую держала чуть вытянутой, с раскрытой ладонью. И до этой ладони, открыв рот, благоговейно дотрагивался ладошкой тщедушный, ростом еле-еле в полметра старичок, с треухом на голове, из-под которого сзади торчала косица. Опирался старичок на суковатую палку-клюку и был одет тепло, несмотря на разгар лета: в какой-то продолговатый пиджак, который язык не поворачивался назвать пиджаком, а хотелось обозвать чем-то вроде «пинжака» либо зипуна. Из-под этого зипуна словно росли настолько длинные штаны, что они не только почти скрывали босоногость старичка, но и волочились следом лохмушками, впрочем, как и слишком длинные рукава зипуна. Дорог старичок пробродил явно немало.
Любопытствуя: слышал много, но видеть – впервые увидел, Данияр осторожно, чтобы не спугнуть, сел на корточки чуть позади Руси.
В ночном воздухе прозвучал её негромкий вопрос:
- Знаешь ли, Дорожный, Всеволода? Ворона?
И ответила, будто сама сказала, после неожиданного певучего чириканья:
- Знаю. Бывал здесь старшой-то.
Данияр заметил, что Дорожный, отвечая, чуть скосился набок, словно пытался разглядеть молодого ворона, присевшего рядом. Причём в свете фонаря будто умятое к центру морщинистое личико обвеяло мягким удивлением: ты-то разве не знаешь?
- С кем говорил Всеволод в те дни, когда ты его видел на… - Руся споткнулась, и Данияру пришлось подсказать:
- На твоей земле хоженой?
- Да с воронушкой говорил! С кем ему ещё говорить-то? А ты, стало быть, толмачиха, что ли, мил девица?
- Толмачиха, Дорожный. А ты мог бы нас провести к месту, где живёт… - И тут Руся снова споткнулась на полуслове, но на этот раз обернулась к ворону: - А разве среди воронов женщины бывают?
Тот успел кивнуть.
- Могу, как не мочь, мил девица. А можно ль, покамест туда спешим, поболтать с тобой, девица толмачиха?
Руся снова обернулась к Данияру, видимо смущённая ситуацией: Дорожный мал, но как идти с ним рядом, при этом ещё и разговаривая? Ворон примерился было сам предложить Дорожному посидеть у него на руках на время дороги, но по ногам и по лицу его, сидящего на корточках, словно дохнуло прохладой. Данияр ещё подумал, что завтра будет росисто: что-то уж больно холодом от земли веет.
Но рядом с уже знакомой фигуркой первого Дорожного внезапно появилась вторая, почти такая же, которая стремительно, хоть и так же певуче, застрекотала ошалелым сверчком в лицо первому. У Данияра аж рука дёрнулась попросить Русю прикоснуться ко второму, чтобы узнать, какие новости он так встревоженно сообщает. Но первый Дорожный, открыв рот, выслушал второго, а потом глянул на Русю.
- Умруна ищете? – страшным шёпотом перевела девушка. – Не найдёте! Воронушку ищете? Не приманите – присвоили уже! Гостей не ждёте? Встречайте, кого не просили ехать, не чаяли видеть!
Оба Дорожных резко ударили палками-клюками по асфальту. После слаженного суховатого стука оба сгинули, как не бывало. Будто резким порывом ветра обоих смело.
Данияр немедленно встал на ноги и помог подняться Русе.
- Что такое умрун? – торопливо спросила девушка, отряхиваясь от пыли. – Почему это слово не перевелось?
- Оно перевелось, - ответил ворон, поспешно и обеспокоенно оглядывая площадь и, на всякий случай, посматривая в сторону машины. – Это одно из старинных прозвищ упыря. Руся, надо бы подойти ближе к машине, а потом…