Вороны (СИ)

— Редкое имя, красивое. Как и она сама. Странный запах идет от нее. Значит, в ней причина.

Шептунья прислонила запястье девушки к своему лбу, повернула руку…. И отпрыгнула от девушки, как от чумной в другой конец комнаты. Ее изумленный, ошеломленный взгляд встретился с испуганным взглядом матери. Шептунья вздохнула тяжко, перевела взор на лежащую. Подошла, что-то зашептала Гардинии на ухо. Снова выразительно взглянула на мать. Пелагея стояла ни жива, ни мертва.

— Пятна видела?

— Да. Сегодня только и увидела.

— И давно она спит?

— Почитай, с утра. Утром же и упала без чувств. И в чем дело, — понять не могу… Она больна? Может, в город послать? Лекарств каких купить? Я на все согласна, только бы выздоровела…

— Ох! Все у нее в порядке… И не в порядке в то же время. И не в здоровье тут дело… Надо же… Чудо, что мне на моем веку такое увидеть довелось…

— Чудо?

— Присядь, Пелагея и выслушай, что я скажу тебе, — ничего скрывать не стану. Не за тем ты меня звала и не затем я в такую даль путь держала. И что скажу — меж нас двоих останется. Слово даю. А там уж поступай, как знаешь. Не в здоровье причина, а в том, что превращается она.

— Превращается?

— Меж двух миров сейчас дочь твоя, только не мир то живых и мертвых, а людей и птиц. С вороном Гардиния спала. Ложе с ним делила. Ворон тот — оборотень был. И знала она все, решилась сама птицей стать. Энергия ворона и его семя дало такой вот оборот. Переход человека в птицу — непростое дело. И спать сном беспробудным ей еще один день и одну ночь захочется. Так легче ей меняться до того как черту перейдет. Потом мало — помалу силы появятся. Но дочь твоя еще чернее станет, и даже лицо ее пятнами покроется. Затем совершит обряд и обернется вороном. Навсегда. Это — ее выбор. Нет тут лекарства.

— Уж, не знаю, благодарить или проводить тебя, Шептунья, со двора… Что ты такое говоришь то? В своем ли ты уме?

— Поверить в такое трудно, знаю. Только так оно и есть. Я сама своими бы глазами не увидела, — ни за что не поверила бы. И к другим целителям толку ехать нет никакого, зря время потеряешь. Мне не веришь, — у дочери спроси. Или тайно проследи. Этой ночью она опять к ворону собирается. Останови ее! Ведь с каждым разом все дальше от мира людей уходит…

— О, боги! Помогите мне! Если правда то, что ты, Шептунья, говоришь, то могу ли я что-то изменить? Спасти ее?

— Изменить? Можно. Если она сама изменит свой выбор и от ворона того откажется. Откажется от ночных встреч с ним. Пойми, она уже наполовину птица! Одной ногой тут, а другой — там. И даже если прервать эту цепь, то дух вороний все равно в ней останется, — изгонять придется. Не знаю, возможно ли вообще заклятье вспять повернуть. Я говорю лишь то, что знаю. Что слышала от своей матери. Но такое вижу впервые. И никогда не возвращала оборотня вспять. Я не могу дать тебе никаких обещаний, Пелагея. Могу лишь попросить духов родителей о вразумлении чада твоего…

Глава 29

В комнате темно. За окошком беззвездная ночь. Неужели она так долго проспала? Гардиния прислушалась, — ни звука. Матушка, наверное, спит. И Михас… Он же ждет ее! Радость промелькнула на бледном лице, — сейчас его увидит, увидит старый дуб и дом, который стал родным. Девушка поднялась с постели, ополоснула лицо водой, оделась. Ее хрупкая фигура показалась в окне, тихо спустилась вниз, миновала сад. Глубокой ночью ее никто не заметит. Гардиния сняла туфли и по тропинке, ведущей в лесную чащу, пустилась бегом.

Пелагея сидела на скамье и ждала. Увидев, как дочь вылезает из окна, она уж было хотела схватить ее за руку, но что-то остановило. В душе еще теплилась надежда, что ведунья ошибается. Куда же все-таки беглянка двинется? Пелагея наблюдала, как Гардиния свернула в сторону леса. Непостижимо! Немыслимо! Выходит, Шептунья права?!! Как это случилось? Когда? Почему она ничего не углядела? Не почувствовала?

Под утро тихо скрипнули ставни, дочь спрыгнула с подоконника на пол… На ее постели спала Пелагея. Сомнений нет, что та ее дожидалась, — так и заснула в одежде. Гардиния с чувством вины взглянула на мать, на ее натруженные руки, измученное, припухшее от слез лицо. Что ей сказать? Правду? Это разобьет ей сердце. И тянуть больше нельзя, — шила в мешке не утаишь. Она присела, ласково коснулась материнской щеки. Пелагея тут же очнулась, гримаса боли исказило лицо до неузнаваемости. Она схватила дочь за руки, сжала их. Из горла раздался хриплый возглас:

— Это — правда?

— Что, матушка?

— Где ты была? Куда ты ходила ночью?

Гардиния уронила взгляд в пол.

— Что молчишь? Нечего сказать матери или стыдно признаться? Ведь ни словечком ни обмолвилась! Притворялась…

— Мне не стыдно, матушка. Если бы ты знала…

— А зря! Тебе есть чего стыдиться! Думаешь, я не знаю?!

Гардиния во все глаза смотрела на мать. Откуда?

— Что ж ты домой то воротилась? Так бы и оставалась с ним в лесу. С вороном со своим!!!

Гардиния вскочила, ее рот от удивления приоткрылся.