Я растерянно взглянула на подругу. Нежана все это время о чем-то говорила, но я так увлеклась наблюдением за тенями, что совсем перестала ее слушать.
— Ну, поглядеть, чем закончится, — объяснила она. — Беляне родители запретили сегодня из дома выходить, и сами не показываются. А я бы такое ни за что не пропустила.
— Такое? — нахмурилась я.
— Ну. Вдруг колдунью жечь будут. Разве не интересно посмотреть?
Пришлось ждать вечера, чтобы незаметно пробраться к хлеву. Вокруг двора Томиры бродили люди — пока на приличном расстоянии от изгороди. Двое крепких мужиков с палицами стояли на страже, и то и дело кто-то из толпы подходил к ним переговорить. Судя по кислым минам, сельчане пытались уговорить мужиков отойти, а те не соглашались. Однако двоих явно не хватит, чтобы остановить целую толпу разгневанных жителей. Как и угрозы угодить в петлю. Я была уверена — как только стемнеет, они станут действовать.
Улучив момент, когда оба охранника отвлеклись от наблюдения за сараем, я подобралась к строению с задней стороны, где было вырезано маленькое окошко. Подтянулась на руках и протиснулась внутрь, засадив при этом пару заноз в ладони и едва не порвав рубаху о грубые необработанные края жердей.
В сарае стоял влажный и теплый воздух, надышанный животными. У стен шумно сопели коровы — в темноте их не было видно — и густо пахло навозом. Несколько мгновений я постояла на месте, пока глаза привыкли и начали различать хотя бы контуры. Огляделась.
Сеновал располагался под крышей, как и в нашем хлеву, только этот был в несколько раз больше. Туда можно было попасть снаружи по приставной лестнице через большие распашные двери, которые сейчас наверняка держали закрытыми. А внутри потолок укладывали не до конца, чтобы удобнее было сбрасывать сено вниз. Там и стояла вторая лестница. На стену напротив едва заметно отбрасывала блики горящая свеча.
Прежде чем забраться наверх, я негромко окликнула:
— Есть кто? Я пришла поговорить!
Никто не ответил, и я начала взбираться по сколоченной из жердей лестнице. Едва голова поднялась над краем настила — взгляд упёрся в острые зубцы вил, замершие в опасной близости от моего лица.
— Постой-ка, я тебя помню, — спустя несколько мгновений напряжённого молчания подала голос женщина. — Дочь Горицы, верно?
Я лишь кивнула, а мужчина, держащий вилы, хмуро и недоверчиво обернулся к жене.
— И чего ей надо?
Затем оба глянули на меня.
— Я ведь только что сказала: поговорить.
Томира со вздохом положила ладонь на руку мужа, отводя вилы в сторону, а я преодолела последние ступени и ступила на мягкую, шуршащую при каждом движении солому. Под потолком в глиняном подсвечнике горела свеча, в ее слабом рыжем свете блестели белки глаз и испарина на круглом лице женщины. Угрюмый седой мужчина со всклокоченной бородой отложил вилы в сторону и сам встал чуть поодаль, сложив на груди руки и неприветливо глядя на меня.
— Это ведь ты тогда приходила со старейшиной? — припомнила Томира. Она казалась взволнованной и напряжённой — немудрено — и все время заглядывала мне за плечо. — Посмотреть в глаза твоя мысль?
— Да, — кивнула я. — Думала, что так люди отстанут от тебя, но… Даже слово Доброгоста для них не закон.
— Тьфу! Что это за старейшина, которого никто не слушает? — гневно выплюнула женщина. — Оклеветали соседи, позавидовав достатку, а остальные и подхватили с радостью. Чтоб им всем пусто было! Наверняка все из-за этой ведьмы Ланки, старой карги! Она у меня молока в долг просила, а я не дала, вот и затаила обиду. Коли бы знать с самого начала, что так оно все выйдет, раздала бы все молоко этим попрошайкам, лишь бы только отстали!
Женщина принялась всхлипывать от досады, тереть глаза пухлыми кулаками. За ее спиной у дальней стены сеновала я заметила двоих детей. Они тихо сидели в темном углу и глядели на меня круглыми, ничего не понимающими глазами. Здесь же лежали дорожные узелки и кое-какая еда.
— Почему вы не ушли? — спросила я, кивая на узелки.
— Да мы собирались! — горько вздохнула она. — Доброгост все уговаривал-уговаривал, но мы не слушали. Кто ж так запросто захочет свою землю покинуть? Огород у меня вон какой, и животина, и зерно ещё не созрело. Я готова была и одна уйти, да куда там! Чтоб старая баба одна по деревням шаталась — снова, чего доброго, колдуньей назовут. Ну и решили вместе идти, еще вчера, вот только гроза началась. Думали, переждем ночь — и в путь, а тут на те! Тьфу! Точно Лихо проклял!
Женщина всплеснула руками и сокрушенно покачала головой. Я же мягко сжала ее плечо и заглянула в глаза.
— Медлить больше нельзя. Нужно вам уйти, пока народ не вытворил ничего по темноте. Там снаружи мужики охраняют. Можно попросить старейшину, чтобы до границы села вас проводили.
— Думаешь, мужики нас охраняют? Нет, они следят, чтобы мы не ушли, — проворчал мужчина, недовольно прищурившись. — Будто бы мы сами не додумались у них спросить!