Вороны вещают о смерти (СИ)

С трудом я разжала руку, которой вцепилась в его плечо. Пальцы словно одеревенели и не желали слушаться. Лихо наконец обернулся. От холода в его взгляде побежали мурашки.

– Глупый юнец. Он ведь не отстанет от тебя, – ровным голосом заметил он и приподнял бровь. – Одна смерть решила бы множество проблем.

Медленно повисшая в воздухе угроза начала таять. Стало легче дышать.

– Он просто запутался, – возразила я. – Это пройдет. Обещай, что не причинишь ему зла.

– Нет.

– Нет?

Лихо пожал плечами и скрестил на груди руки.

– Я уже пообещал наполнить страданиями его жизнь. Если станет болтать.

– Не думаю, что станет.

Я потупилась и горько вздохнула, потому что совсем не была уверена в этом. Может, он захочет отомстить. Захочет, чтобы я испытала такое же унижение, которое он испытывал все это время. Но все же я не желала ему смерти.

Неуютное, колкое молчание, наполненное тяжёлыми мыслями, прервал Лихо, протянув мне руку.

– Идём. До рассвета осталось совсем мало времени. Не будем тратить его понапрасну.

Он улыбался. Улыбка была теплой, искренней. Вдруг ушли все тревоги, и беспокойство, и мрачные мысли рассеялись как дым. Все прочее стало неважным, далёким. Важна была лишь эта улыбка, холодная рука с черными тонкими пальцами и самая короткая, особенная ночь.

Я улыбнулась в ответ и взяла его за руку.

Глава 22. Вороны вещают

Я возвращалась домой, когда солнце уже стояло высоко в небе.

На рассвете в завершении празднования коловорота окунулась в холодную реку, а потом осталась на берегу, чтобы согреться в первых лучах зари, да так и уснула. А после пробуждения стало мне так хорошо и легко, как не было уже очень долгое время. Вода ли целебная, снявшая с души и тела все зло, стала тому причиной, или крепкий спокойный сон, или волшебная Купальская ночь – я не знала, но была рада этому новому ощущению. Будто сбросила с плеч тяжёлую меховую шубу, напитанную водой и колючую.

На лугу дымились угли и почерневшие головни. Огромная черная проплешина осталась в траве после Купальца, а неподалеку пятно поменьше, от крады Ярилы. Тут и там на окраинах села встречались по пути кострища – множество огней вчера горело, чтобы ночь осветить и чтобы как можно меньше осталось теней, где смогли бы спрятаться злые духи. А на деревянных идолах, что стояли на перекрестках, и на рогатых черепах у ворот висели венки из увядших цветов.

Дети бегали вокруг с прутками, гоняли гусей, женщины сидели на ступенях и накатывали рубахи, мужчины снова шутили и переругивались по-доброму друг с другом во время работы. Стучали топоры и разливались песни над полями. Жизнь вдруг стала простой и обычной, как раньше, будто и не было странных смертей, мертвых животных и никакого зла.

Я радовалась этому и надеялась, что так все и останется.

Вот и родная изба. Стоило только ступить на двор, как дверь распахнулась, и на пороге показался Яромир, а я замерла от неожиданности. Он тоже застыл, увидев меня. Одарил тяжёлым, мрачным взглядом. На скулах заходили желваки. А потом отвернулся и быстро прошел мимо, так ничего и не сказав.

На сердце тут же появилась тревога, а в мыслях все самые худшие предположения. Не зная, чего ожидать, с волнением я зашла в дом.

Ставни были распахнуты. Матушка сидела за столом в рубахе и накинутом на плечи платке. Седые длинные волосы рассыпались по спине и лезли в глаза. В одной руке она держала ломоть хлеба, в другой толстый кусок сыра, а на столе лежал начатый каравай, половина крупной белой головки и яйца в корзинке.

Матушка молча глянула на меня, не отрываясь от еды, и я тоже молчала, смотрела на нее, на хлеб и сыр, а тревога внутри все разрасталась.

– Ну что ты, дочка? – наконец нарушила тишину матушка. – Стоишь в дверях, как чужая. Садись, раздели со мной трапезу.

Она указала на лавку, и я настороженно села за другой край стола. Матушка отрезала себе ещё кусок сыра и пододвинула нож мне. Лицо ее было спокойным, как и голос, но из-за этого нехорошее предчувствие лишь усилилось.

– Ешь-ешь, нечасто теперь у нас еда на столе бывает. А сегодня есть что праздновать. Добрые вести у меня!

Я сглотнула вязкую слюну и сжала края лавки в тягучем, неприятном ожидании.

– Скоро ты выходишь замуж!

Нахмурившись, я следила, как она невесело усмехнулась, сверкнула глазами из-под нависших на лицо прядей. Знала, что я стану упрямиться.

– Нет, – ответила я.

– Как же! – хрипло рассмеялась матушка. – Я ждала, Огнеслава. Долго ждала. Слишком уж много воли дали мы тебе. – Она покачала головой. Взгляд вдруг стал жёстким, голос – угрожающим. – Так много, что ты место свое забыла. Уважение к роду потеряла. И едва свое будущее не сгубила. Ну ничего, в новом доме у тебя не будет времени на все эти глупости.

– Не стану я…

Матушка ударила кулаком по столу, заставив вздрогнуть.