Вороны вещают о смерти (СИ)

– Ничего, – печально усмехнулась матушка в ответ на мое молчание. – Я понимаю. Ты, верно, не привыкла слышать от меня таких слов. Мне так жаль, дочка. Всеми силами я пыталась оградить тебя от той участи, которая ждёт меня, но сделала только хуже. Теперь ты навья. Навсегда. А я ничего, совсем ничего не могу сделать.

В повисшей между нами тишине крылись сотни невысказанных слов, обиды, которые невозможно забыть, вина, которую невозможно загладить. Как много бед можно было избежать, если бы мы с самого начала были честны друг с другом.

– За этот разговор я услышала от тебя больше добрых слов, чем за всю жизнь, – с тихой досадой заметила я, а матушка отмахнулась:

– Все эти нежности не в моем характере. Знаю, что разочаровала тебя. Надеюсь, тебе станет легче, когда заберёшь мою жизнь.

– Не станет.

– Не хочешь пятнать руки моей кровью? Что ж. Одно я могу сделать для тебя напоследок. Затягивать больше нет смысла.

Она поднесла крохотный огарок лучины к самому лицу. В жёлтом свете блеснули ее пустые глаза. Взмахнула рукой – и лучина упала на пол. Задымилась и затрещала сухая солома.

Я открыла было рот, но не смогла вымолвить ни слова. А нужны ли они? Есть моменты, когда молчание говорит гораздо больше.

Несколько бесконечных мгновений я наблюдала, как разгорается пламя у ее ног. Как черный дым окутывает избу. Несколько бесконечных мгновений казалось, что у меня снова есть сердце, и что оно сжимается там, внутри призрачного тела. Болит и кровоточит.

Матушка не отводила от меня взгляда. И я не отводила. Все тяжелее было противиться желанию взять ее за руку и вытащить отсюда. Знала: нельзя.

Знала, что она приняла сейчас самое верное из всех возможных решение.

– Иди уже. Огниша.

И я ушла.

Снаружи все ещё лил дождь. Все ещё метались в черном небе черные обезумевшие птицы, оглашая округу тревожным карканьем. Все ещё слышался леденящий вой нежити и крики напуганных людей.

Это была самая искренняя, самая печальная погребальная песня.

Когда нежить вокруг начала биться в агонии и падать, исходя покидающей мертвые тела злой волей, я остановилась. Выпустила, наконец, топоры из окоченевших рук. Повернулась, чтобы увидеть, как пламя пожирает родную избу и все, что я знала и любила.

Лихо подошёл ко мне и молча остановился рядом. Его лицо расплывалось перед глазами, как и объятый пламенем дом, как и все вокруг. Вода текла по щекам, и я не собиралась ей мешать. Ровным голосом сказала:

– Идём. Больше нам здесь делать нечего.

Дух молча кивнул, и мы побрели к лесу.

Дворы и улицы села были завалены смердящими останками. Избы скалились выбитыми дверями и пустыми окнами, в которых больше не горел свет. Люди притихли, когда услышали, что притихла и нежить. Только ревело пламя и кричали вороны, и на их мокрых крыльях блестели золотом отсветы погребального костра колдуньи.

Эпилог

Медленно село приходило в себя после нападения нежити. Люди расчищали улицы, разбирали завалы, чинили выбитые двери и латали разворошенную кровлю. Жгли погребальные костры.

Я наблюдала за ними из теней Чернолеса и пыталась понять, что же делать теперь. Все, на кого я злилась, так или иначе получили по заслугам, пусть и не моими стараниями. Это приносило некоторое разочарование.

Хуже было только перебирать в памяти последний разговор с матушкой. Она лишила меня возможности и дальше злиться на нее, а чем заполнить пустоту, образовавшуюся на месте злобы, я не знала. Казалось, я распадаюсь на куски, как те твари из гнилой плоти, которые существовали лишь благодаря чужой ненависти.

– Если и был какой-то смысл в моей жизни в облике навьи, то теперь… Что теперь делать?

Лихо стоял неподалеку, прислонившись к дереву, и, как и я, наблюдал за жителями села. Его спокойное лицо больше не вызывало раздражения.

– У меня теперь ничего нет, – продолжила я, обернувшись к нему. – Ни цели, ни причин, ни будущего. Скоро пустое бессмысленное существование превратится в пытку. Может, пришло время и мне взойти на краду?

Лихо долго глядел на меня, и я не могла понять, о чем думает. Потом тихим, ровным голосом сказал:

– Если тело сгорит, душа не сможет вернуться в Явь в прежнем облике. Но она не исчезнет. Останется вечной пленницей владыки реки в ожидании, что боги смилостивятся и даруют прощение. Если ожидание этого прощения достаточная для тебя причина – иди. – Голос духа дрогнул, и он отвел взгляд. – Я не стану отговаривать. Ты вольна сама выбирать, как быть дальше. Чему быть. – Снова обернувшись ко мне, добавил: – Но не спеши с решением. Попробуй найти то, ради чего останешься. Ты чувствуешь, что душа пуста. Но пустоту можно заполнить чем угодно. Создай себя заново, Огниша.

В его серьезном взгляде было понимание. Когда-то и он стоял на моем месте, задавался теми же вопросами. Нашел ли он то, что искал?

– Хорошо, – кивнула я. – Пожалуй, прислушаюсь к твоим словам. Побуду здесь ещё.

Лихо улыбнулся.

– Я рад. Уже успел привыкнуть к твоему обществу. Не хотелось бы снова остаться в одиночестве.