Ворошилов

Ворошилов редко бывал в своей скромной квартире, которую они с Екатериной Давидовной занимали в каменном трёхэтажном особняке, ранее принадлежавшем известному в Царицыне горчичному фабриканту Галичу; после Октябрьской революции он сбежал за границу. Нижние два этажа дома занимали Реввоенсовет 10-й армии, различные управления. На верхнем жили семьи командиров, в том числе и Сталин с женой: они перебрались сюда из штабного вагона.

Клим постоянно пропадал либо в войсках, либо в Реввоенсовете, в квартире обычно появлялся ночью. Все, кто с ним вращался, видели его всегда в одной и той же форме: в кожаных брюках, заправленных в сапоги, в кожаной куртке, перерезанной ремнями портупеи, маузера и шашки, в приплюснутой папахе и в холодное время — в чёрной бурке. Складывалось впечатление, что он никогда не снимал с себя форму. Но всё-таки, попадая домой, сразу же всё с себя сбрасывал и обессиленно падал на обшарпанный диван. Между прочим, Р. Гуль в книге «Красные маршалы» (очерк — «Ворошилов») с издёвкой называл этот диван шикарной кроватью, на которой нежилась красавица-жена командарма.

Однажды в вечерний час Екатерина Давидовна завела разговор с мужем на неожиданную тему:

— Сегодня к нам в распредприемник поступили новенькие детки. Один мальчик, Петей зовут, такой прелестный. Представляешь, такой кудрявый!..

Клим сразу понял: мальчик запал жене в душу. Она очень хотела иметь детей, хотя точно знала, что своих у неё не будет, но предложить мужу взять приёмных как-то не решалась.

На следующий день Ворошилов поехал вместе с Екатериной Давидовной в распределительный детский приёмник. Увидев Петю — шустрого мальчугана четырёх-пяти лет, он сразу же, без раздумий принял решение усыновить его. Глаза Кати засияли счастьем...

Спустя много лет Пётр Климентьевич Ворошилов вспоминал: «Я стал сыном папы Клима и мамы Кати в 1918 году. Было мне тогда четыре года... Мама очень хорошо за мной, маленьким, ухаживала. Шила всё по женским выкройкам, которые сохранились у неё с тех пор, как она была белошвейкой. Вообще всё для меня она делала сама. Только когда мы жили в Ростове, появилась гувернантка Лидия Ивановна, которая говорила по-немецки и учила меня языку».

Отношения Ворошилова с Окуловым с каждым днём накалялись. Ворошилов обращался за помощью к Сталину. Он жаловался, что больше не в состоянии усваивать той науки, которой теперь его пичкают. Он «решительно и бесповоротно, в полном осознании всех последствий, заявляет: больше работать при условии недоверия к нему центра не может». С Окуловым не будет работать, уйдёт. Если Межлаука отзовут, уйдёт немедленно, хотя бы его расстреляли...[127]

Сталин ничем помочь ему не мог. Межлаука Москва отозвала из Царицына.

В начале декабря распри в Царицыне дошли до предела. И 12-го произошёл «взрыв». Ленину и Свердлову телеграф принёс из Царицына протест: