Ворошилов

Таких «автографов» «Арестовать. К. В.» Климент Ефремович Ворошилов поставил на справках Особого отдела ГУ ГБ НКВД в августе 1937 года более ста сорока.

Давал Ворошилов санкции на арест военнослужащих и в 1938 году. Заместитель наркома НКВД Михаил Фриновский обратился к нему за утверждением списка фамилий пятнадцати военачальников, подлежащих изоляции. Нарком обороны начертал на списке: «Согласен на арест указанных лиц. К. В. 19.V.38».

В том же 1938-м Ворошилов отдал на «съедение» Лаврентию Берии прославленного маршала Василия Константиновича Блюхера, кавалера орденов № 1 — Красного Знамени и Красной Звезды.

Приведу несколько телеграмм наркома обороны в ответ на запросы руководителей округов, флотов, армий разрешить им подвергнуть репрессиям подчинённых командиров и политработников, подозреваемых в военно-троцкистских антисоветских заговорах:

«Хабаровск. Блюхеру. Хаханьяну. На № 1587. Арестовать.

1 июня 1937 г. К. Ворошилов».

«Свердловск. Гойлиту. На № 117. Найти, арестовать и строжайше судить.

1 июля 1937 г. К. Ворошилов».

«Смоленск. Белову. Мезису. На № 475. Арестуйте.

1 июля 1937 г. К. Ворошилов».

«Владивосток. Кирееву, Окуневу. На № 2454. Уволить, а если есть подозрения, что он замешан в делах жены, арестовать.

21 июля 1937 г. К. Ворошилов».

«Ленинград. Дыбенко, Магеру. На № 16757. Разрешаю судить.

22 июля 1937 г. К. Ворошилов».

«Тбилиси. Куйбышеву, Ансе. На № 342. Уволить. На № 344. Судить и расстрелять. На № 346. Уволить.

2 октября 1937 г. К. Ворошилов»...

Черушев пишет, ему непонятно отношение Ворошилова к людям, с которыми он ещё недавно работал вместе, рука об руку, со многими из них тесно общался два десятилетия, начиная с революции и Гражданской войны. Почему они вдруг стали заклятыми врагами советской власти? И стали ли таковым в действительности? Надо же разобраться. Нет, Ворошилов этого не делает, он всецело полагается на НКВД.

По свидетельству Черушева, в секретариат Наркомата обороны в 1937-м и в последующие годы поступали ежедневно десятками, сотнями письма от брошенных подручными Ежова в тюремные подвалы, исправительно-трудовые лагеря военачальников, от их родных, близких, от товарищей по службе. Письма эти — упования к любимому наркому, который спасёт обречённых на гибель зачастую ни в чём не повинных заслуженных военных людей. Их слали Ворошилову со всех концов Советского Союза. Писали либо из тюремных камер узники, ждущие решения своей участи, либо уже осуждённые, из лагерей, ссылок и поселений. Содержание писем репрессированных одинаковое:

«Дорогой Климент Ефремович!

Помогите справедливо разобраться с моим делом, на мне вины нет... Спасите от произвола органов НКВД».

Родители, жёны, дети арестованных умоляли первого маршала страны, члена сталинского Политбюро:

«Вы же знаете моего сына... [мужа... отца...] Вы же можете помочь ему! Одно ваше слово в его защиту, и дело будет пересмотрено...»

Черушев с великим сожалением говорит, что Ворошилов в то время заявлял: он на подобные письма и запросы не отвечает. А читал ли нарком эти письма? Понятно, что не читал. При самом горячем желании, если бы оно появилось у него, познакомиться с содержанием даже небольшой их части просто физически не смог бы. А уж при нежелании...

Но у Ворошилова был большой секретариат, там же письма как-то обрабатывались, и некоторые из них наверняка наркому докладывались. Известно ведь, что он был ознакомлен с письмами-просьбами находившихся в заключении комкоров Александра Тодорского, Николая Лисовского, Степана Богомягкова, коринженера[283] Якова Фишмана, корветврача [284] Николая Никольского, корпусного комиссара Якова Волкова.

При написании книги Черушев просмотрел в архиве Главной военной прокуратуры большое количество дел надзорного производства на арестованных и осуждённых в 1937—1938 годах Маршалов Советского Союза, командармов 1-го и 2-го ранга, армейских комиссаров 1-го и 2-го ранга, комкоров, корпусных комиссаров и им равных. На документах дел, кроме запросов на согласие ареста, он не обнаружил пометок, сделанных Ворошиловым. Ни одного обращения арестованных военнослужащих к наркому обороны (в том числе Тодорского, Лисовского, Богомягкова, Фишмана, Никольского, Волкова), ни одного письма членов семей не коснулось перо Климента Ефремовича. Есть подчёркивания (карандашные и чернильные), но они все сделаны или рукой следователя, или надзирающего прокурора.

Как же так? Главному военному начальнику безразличен комначсостав страны... Он глух и нем к судьбам и боли тысяч своих подчинённых...

Ужасный век, ужасные сердца...

Как прав А. С. Пушкин, раскрывая в своих «Маленьких трагедиях» философский смысл истины жизни, вечные законы человеческого бытия, убеждая нас в том, что из века в век идёт борьба. Разжигают её алчность, жадность, скупость, человеконенавистничество, праздность, трусость, зависть и другие человеческие пороки.

Незнаменитая Финская кампания