Ворошиловград

* * *

Кто стоит на причалах и рейдах, провожая солнце?
Это мы, Господи, рыбаки и рабочие, после изнурительной
работы, выходим со старых верфей,
останавливаемся на побережье и поем вслед речной воде,
что навсегда от нас утекает.
О чем могут петь мужчины такими тихими вечерами?
Мы вспоминаем, Господи, наши города и плачем по ним.
Мы вешаем на деревья наши гитары и трубы и заходим в реку.
Стоя в теплых волнах, мы поем вслед зеленой воде,
протекающей мимо нас.
Стоя среди теплых волн, мы поем вслед жизни,
утекающей сквозь пальцы.
И когда прохожие попросят вас спеть для них, что вы ответите?
Мы ответим: голоса наши горьки, как арестантский чай.
Джаз выдавливает наши сердца, как марокканские апельсины.
Всё наше пение — лишь память о тех
горячих кварталах, которые мы оставили, лишь плач по воде,
что утекает.
И если б мы забыли свои дома — было бы нам, о чем петь?
Мы говорим памяти: оставайся с нами, не покидай нас.
Все наши песни о банках и магазинах, разрушенных временем,
о лавках и складах, полных мануфактуры.
О наших женах, ради которых мы готовы были умереть,
и детях, которые придут когда-нибудь в наши цеха и станут
трудиться вместо нас.
Мы все связаны этими реками, что протекли сквозь наше
прошлое.
И наши жены стоят с нами на этих берегах.
Пророк Захария выходит в обеденный перерыв из цеха,
вытирает рабочий пот, звенит гвоздями
и ножницами в карманах своего комбинезона,
смывает с черных ладоней машинное масло и угольную пыль.
Пока нет работы и можно смотреть в небеса,
пока можно отдохнуть от тяжелого, нужного всем труда.
Останься в нашей памяти, город, из которого нас вывезли
в старых вагонах.
Все, кто забывает тебя, навеки теряет покой:
всякий из них исчезает с разорванным сердцем.
Нам так легко делиться прошлым.
Жизнь — это машина, сделанная для нас,
и мы знаем, что не стоит бояться этой машины.
Золотые цеха открывают для нас свои ворота.
Высокое небо плывет над нашими школами и лабазами.
И всё, что ждет нас, — запустение и забытье,
все, что ждет нас, — любовь и спасение.

8

Темные пиджаки, белые рубашки, битые надежные ботинки. И машины у них такие же — битые и надежные. Мерседесы и фольксвагены. Похоронная команда в полном сборе. Я обогнул ангар, вышел на полосу и сразу наткнулся на них взглядом. Стояли возле своих машин, будто таксисты на вокзале. Курили и переговаривались о чем-то несущественном.

— Эй, гаджо! — сразу заметил меня Паша, Кочин родственник. И все прочие тоже задвигались: — Привет, гаджо, ты что-то опаздываешь.