Ворота

Грегори встал, оделся, причесал слегка поседевшие после Вьетнама черные волосы и выглянул в окно. Жил он на десятом этаже высокого многоквартирного дома, и почти весь небольшой Латин просматривался с этой высоты. Из квартиры Грегори был виден и асфальтобетонный завод, и спортивный стадион, и несколько больниц, торговых центров и разнообразных образовательных учреждений. Он смотрел на все это через окно, но интереса не испытывал. С недавних пор ощущаемое им чувство ослабло и сконцентрировалось лишь в одном месте – в подвале соседнего дома.

Грегори часто спускался в помещение с начерченными маркером линиями на стенах, но не знал, что нужно делать. Ответ маячил где-то рядом, но постоянно ускользал от него, и Грегори лишь раз за разом безрезультатно исследовал подвал соседнего дома, надеясь хотя бы на малый успех. В отчаянных попытках разузнать хоть что-либо, он обращался в церковь, в старые музеи и библиотеки, но никакой информации не находил и, отчаявшись, решил, что будет просто ждать…

7. Занавес

Укушенная нога болела, и кожа под повязкой чесалась, но Дима с этим ничего поделать не мог. Он, лишь иногда уезжая с отцом в ближайший поселок, чтобы ставить уколы от бешенства, днями напролет лежал в кровати и думал.

Алиса уехала обратно в Латин, и с тех пор жизнь Димы в деревне стала скучной и неинтересной. Он понимал это, и оттого боялся.

Пока Алиса была с ним, заботилась о нем и по возможности старалась не покидать его в то время, пока он лежал в кровати, Дима почти не чувствовал боли в ноге и совсем не думал о Николае Федоровиче, который забрал шкатулку, найденную в подвале сарая. Юноша ощущал заботу девушки и неосознанно радовался тому, что она рядом.

Но Алиса уехала вместе со своими родителями, и мысли тяжелым камнем навалились на него. Дима плохо спал и размышлял о старике. Он думал о нем, думал о солдатских жетонах, найденных в подполье сарая, о мгновенном старении дома и цветочного сада Николая Федоровича, о волке и не постаревших иконах. Чем больше он думал, тем загадочнее становилось всё случившееся с ним за последнее время. Перед тем, как встать на ноги, Дима уже не ставил под сомнение то, что Николай Федорович, действительно, живет уже больше двух сотен лет и за всю свою жизнь учувствовал во многих важных для мира войнах.

Выздоровление ноги шло долго и мучительно, но ближе к началу нового учебного года Дима, лишь слегка прихрамывая и ощущая несильную боль в бедре, спокойно ходил, бегал и почти не жаловался на жизнь. После того, как Алиса уехала, за ним ухаживал Андрей Иванович, его отец, и помощь его была куда заботливее, хоть девушка и старалась изо всех сил. Дима не хотел гостить дома долго, ведь в Латине у него осталось много дел, но укус дикого животного заставил его задержаться, поэтому Дима покинул отца только в конце августа, когда погода была еще жаркой и свобода до сих пор правила жизнью, но уже чувствовался холод предстоящей осени и учебы.

Они, Дима и Андрей Иванович, шли к железнодорожной остановке и оба молчали. Отец клял себя за то, что не вмешался в отношения своего сына и Алисы, что не помог девушке, а Диму терзали страшные мысли о том, что он грустит без Алисы. Он успокаивал себя, думая, что это нормально, когда человек грустит по своему другу, но его грусть не была похожа ни на что подобное. В ней перемешалась и тоска, и желание вновь увидеть девушку, прикоснуться к ней и обнять; и стремление поговорить, выразить благодарность; и что-то такое, о чем Дима старался не думать. Лишь малой долей своего сознания он осознавал, что Алиса ему небезразлична, но всячески отказывался принимать это. «Она – мой друг, – оглянувшись на отца, решил он, – Друг, и все!»

В детстве он строго приказал себе не ввязываться в любовные отношения, и долгое время не испытывал с этим никаких проблем. Проблемы появились только в старших классах. Животное сознание, заставляя юношу мучиться, требовало любви, но тогда Дима оказался сильнее своих потребностей. Теперь же все стало намного хуже. Он вспоминал, как Алиса приносила ему в кровать еду, как гладила его по голове, весело взлохмачивала волосы и пыталась поддержать нелепыми шутками, и сладкая дрожь проходила по всему его телу. До Алисы никто его так сильно и по-настоящему не любил.

Сохранять спокойствие было трудно. Дима не желал нарушить поставленные самим собой запреты, но и отталкивать Алису от себя ему не хотелось.

– Как ты думаешь, – слыша, как поезд подступает к станции, спросил Дима отца, – может ли существовать обыкновенная дружба между мужчиной и женщиной?

– Мы с твоей матерью долгое время просто дружили, – ответил Андрей Иванович, – В итоге все вылилось в любовь, но закончилось плачевно.

– Она любила тебя?

– Может и любила. Даже, точно любила. Знаешь, все эти психологи говорят, что настоящая любовь начинается с хорошей дружбы. Наша любовь тоже начиналась с хорошей дружбы…

– Значит, лучше не дружить с женщиной?