Ворованные звезды

Натянув шлем, он отключился. Марина безуспешно постаралась найти удобную позу. С усмешкой вспомнила вечное «не сиди на камнях!». Кроме как на каменной плите, сидеть было не на чем. Разве что приспособить какой артефакт помягче?

Перед глазами все еще жили недавние видения. Бледный молодой человек — Марина не знала его имени, но ощущала так, словно и вправду прожила часть его жизни. Это много больше, чем кино, это какая-то форма слияния разумов. Увиденное стало личным опытом, намертво впечаталось в мозг. Пожалуй, она смогла бы теперь дышать под водой — или, по крайней мере, знала, как это делается.

Когда Рэн зашевелился, освобождаясь от шлема, Марина спрятала любопытство за ворчливым тоном:

— Ну что, нашел ответ на все вопросы?

— Нет, — задумчиво ответил Рэн. — Но, кажется, я теперь могу погрузить пациента в сон и прооперировать сердце при помощи…

Он пошевелил пальцами, подбирая слово. Улыбнулся.

— Не знаю, как называется. Но применить смогу, если найду.

— Чудесно. Только чем это поможет в наших проблемах?

— Ты права, не поможет, — Рэн резко поднялся. Вытащил кристалл. — Оранжевый. Если взять синий…

Сжав зубы, Марина промолчала. Рэн скрылся в глубине «библиотеки» — надолго. Тишина огромного склада повисла давящей стотонной плитой, и ухмылявшиеся вокруг экспонаты лишь подчеркивали пустоту. Как же далеко до ближайшего живого мира!

Рэн вернулся с кристаллом в одной руке и сумкой в другой как раз вовремя, чтобы спасти Марину от приступа черной паники.

— Не откажешься разобрать ее?

Он поставил на пол сумку, не дожидаясь согласия, вставил кристалл и погрузился в очередной «урок».

В сумке Марина обнаружила большую флягу с водой и темную бутылку — хотелось верить, что с вином. Зерновой хлеб, привычный в последние дни, вяленое мясо, сушеные фрукты. Брикеты с концентратами — их Марина отложила в сторону. Посуду. И — что же он раньше-то не сказал! — универсальную подстилку.

Марина поспешно разложила серую ткань. Сорвала защитную полосу, и подстилка стала быстро наполняться воздухом. Ее можно было надуть, как толстое одеяло и спать, завернувшись, хоть на снегу. Можно превратить в высокий матрац, почти диван. Марина выбрала последнее. С комфортом устроившись на пружинисто-мягкой поверхности, откупорила флягу с водой. И — принялась разглядывать Рэна. Почему бы и нет, раз он все равно не видит? Не артефакты же ей изучать!

Короткие черные волосы лежали строго в бытность Главным контролером. Теперь — небрежно лохматились и требовали стрижки. На висках, вокруг присосок шлема, поблескивала седина. Морщина поперек лба — следствие привычки хмуриться. Смуглая кожа наводила на мысли о южном солнце, небрежные черты, совсем не в Маринином вкусе, словно презирали все нормы красоты. Высокий, сухощавый, как гончая собака. Тонкий бежевый свитер и брюки выглядели аккуратно после всех приключений — чего никак нельзя было сказать о форме контролера, оккупированной Мариной. На груди чернел брелок: связь с кораблем и датчик времени.

Еще раз глотнув воды, Марина закупорила флягу. Подавила вздох: чего уж там, все ясно. Она попалась на этот раз всерьез, и это плохо, очень плохо. Даже без сикманских личных карт понятно: общего между ними не больше, чем между человеком и ицалуи.

Сняв, наконец, шлем, Рэн долго молчал.

— Что там? — не выдержала Марина.

— Надень, — велел он. Добавил помягче: — Ты должна увидеть.

Пожав плечами, Марина подтащила подстилку к терминалу. Приняла из руки Рэна теплый шлем. Должна так должна.

Она бережно прижала к груди металлический цветок. Лепестки чуть шелохнулись, розовое сияние окутало их — слегка, чтобы не повредить хозяйке. Она знала, что прибор лишен разума, что он лишь воплощает энергию ее души, тайну, что зовется вдохновением — и запечатлевает в камне ее огонь. Но с юности, с тех пор, как они вдвоем возвели свое первое, совсем простое здание, она считала прибор своим другом. Но теперь все кончено. По ту сторону другие законы, другие принципы взаимодействия с материей. Там все по-другому. Печаль стиснула душу — привычная, совсем не страшная. Прощаться всегда тяжело.

Зажмурившись, Марина сняла с руки гибкий ремешок. Уложив прибор в заранее подготовленную нишу, испытала резкий укол страха, как если бы оказалась голой посреди толпы. Как оставить то, чем жила столько лет? Те, кто придет следом, оценят ли они ее дар среди тысяч других? Послужит ли им ручной огонь, способный резать и плавить камень, возводить мосты и башни, украшать города легчайшим каменным кружевом? Найдутся ли в их душах силы возродить сияние лепестков?

Резко повернувшись, Марина пошла прочь. Все решено, решено еще сто лет назад. Поздно колебаться. Не только она — все теперь прощаются, все оставляют большую часть себя. Оставляют тем, кто придет. Когда они придут и какими будут — не дано знать и мудрейшим из людей. Далекие братья, незнакомые, чужие…