Воровская корона

— Ну ты, начальник, даешь! — ахнул от неожиданности Васька Кот. — Да тебя там схавают, как вот этот хапчик, — показал он взглядом на окурок. — Ты думаешь, они легавого от жигана отличить не сумеют? Уж поверь мне, гражданин начальник, на мусоров они насмотрелись предостаточно! Я тебе, гражданин начальник, не рассказывал, но однажды на нашу химань лещ один зарулил. Все путевым представлялся… Ну, мы стирки раскинули, а он маяков не знает. Когда он заснул, так мы навалились на него всей хеврой да душу из него на свободу выпустили. Из сыскного отделения оказался, гаденыш! Ты на меня так, гражданин начальник, не смотри, я только за ноги его держал. А потом, то при другой власти было… Извини меня, гражданин начальник, но ты едва хвостом шевельнешь, а тебе на кадык веревку набросят.

— Так ты что, сдрейфил? — разочарованно протянул Сарычев.

— Ох, начальник, не знаешь ты Ваську Кота! Я теперь назад не вернусь. Душа у меня горит за сеструху посчитаться. А ты меня от кичевана спасаешь, что ж я, тебя на вилы бросать должен? Ни в жизнь! Если с кем-то Васька Кот сошелся, так это на всю жизнь. А заодно и падлу этого отыщу!

— Так вот, жиган, я буду коренным, и чтобы ты у меня в присяже был, понятно?

Васька Кот неожиданно расхохотался:

— Слушаю я тебя, гражданин начальник, и у меня такое чувство, что не с легавым перетираю, а на майдане с «иваном» о стопоре травлю. Где же ты фени-то поднабрался, гражданин начальник? А может, ты… того, хазу держал? Сейчас кого только в уголовке не встретишь!

— У меня свои академии были, — сдержанно заметил Игнат Сарычев, — как-нибудь расскажу при случае.

* * *

В неказистом двухэтажном доме на окраине Москвы, в Дербеневском переулке, проживал теперь Петя Кроха. Теперь он все больше обретался дома, лишь порой посмотрит из-под ладони вдаль и вновь прячется в нору.

Лишь иной раз он позволял себе расслабиться, присядет на грубо сколоченную лавчонку, достанет огромную бутыль самогона и потихоньку высосет ее содержимое. А уж песни орал он только дома, исключительно от душевной тоски, и тогда далеко за околицей был слышен его густой бас, чуть подпорченный старческим фальцетом. Впрочем, порой Кроху тянуло и в центр, навестить знакомые места.

Проиграв войну жиганам, он удалился в это логово, где намеревался и встретить «курносую». Соседи, знавшие его как человека спокойного, лишь изредка любившего употребить «хмельную», даже и не подозревали, что каких-то лет десять назад уркачи в кабаках при его появлении дружно вставали.

Когда он отошел от активных дел, сход уркачей, помня о его былом прошлом, назначил удалого скокоря козлятником, в обязанности которого входило обучение воровскому ремеслу подрастающего молодняка.

С того он и кормился.

Но после того, как к власти пришли большевики, его ученики наглотались всякой идейной мути и стали называть себя не иначе как «анархистами». А обыкновенный гоп-стоп теперь был для них не чем иным, как законная «экспроприация».

Петя Кроха, не привыкший к буржуазным изыскам и никогда не державший в руках газет, со всей природной мощью сопротивлялся чужеродному влиянию, щедро, насколько это позволяла его широкая уркаганская натура, раздавал тумаки и зуботычины ученикам, сбивая костяшки пальцев в кровь.

И под конец, устав бороться с ересью в воровских рядах, он распустил своих питомцев по малинам, сам же, собрав шайку из нескольких каторжан, объявил войну «идейным», но переломить сложившуюся ситуацию уже был не властен. Жиганы в малинах чувствовали себя своими, а на Хитровке, еще недавно являвшейся оплотом уркачей, они обосновались крепко, позанимали хаты, где уркаганы некогда слыли хозяевами, диктовали свои правила.

Возможно, Петя Кроха еще остался бы в центре Москвы, поселившись где-нибудь вблизи Сухаревой башни, где позиции уркачей оставались по-прежнему довольно сильными, если бы однажды не был уличен в избиении «идейных» паханом жиганов Кирьяном и не приговорен на жиганской сходке. И единственное, что оставалось Пете Крохе, это сворачивать куда подальше и тихо доживать свой век. Да и здесь он не был уверен, что однажды не нагрянут жиганы. И, ввалившись в дом, затянут на его шее удавку. А потому, насмотревшись кошмаров ночных, он нередко выходил на крыльцо и долго вглядывался в спящую даль, словно ждал кого-то…

«Мерседес-Бенц», пыхнув зловонным темным дымом, мягко проехал по травяной улице, и машина победно, поскрипывая рессорами, подкатила к дому Пети Крохи.

Автомобиль остановился, погрузившись передними колесами в топкую грязь. Игнат Сарычев чертыхнулся, испачкав хромовые сапоги, и, старательно обходя лужи, зашагал к дверям. Стукнув несколько раз в дверь кулаком, он прислушался. Дом казался необитаемым. Игнат грохнул еще раз. Тишина.

— А ты бы пошибче побарабанил, — неожиданно услышал он за спиной негромкий, но строгий голос, от которого по коже пробежал легкий озноб.

Сарычев обернулся и увидел в трех шагах от себя сутулую фигуру Пети Крохи.

— Неласково ты гостей встречаешь, — укорил его Сарычев, — хоть бы топор-то убрал.

Уркаган лишь невесело улыбнулся и проговорил: