Воровская корона

— А может, его сейчас и в Москве-то нет?

— Зря беспокоишься, Хрящ. Ничего, если я тебя так называть буду? — осторожно поинтересовался Грош. — Тебя иначе-то теперь и не называют.

— Валяй, если нравится! — безразлично отреагировал Игнат Сарычев.

— У него в Москве баба есть, молодая совсем, лет восемнадцати. Так она из него корабельные канаты вьет. Без нее он никуда не денется. Это точно.

— К чему ты это говоришь?

— А к тому, Хрящ, что не далее как вчера видел я ее в Глазовском переулке, кофточку она какую-то покупала.

— Ты не мог ошибиться? — спросил Сарычев как можно спокойнее.

— Ты думаешь, я с двух шагов девку не узнаю? — гордо тряхнул Грош пегой бороденкой. И, перегнувшись через стол, торопливо заговорил: — Я ведь ее еще пацанкой знал, когда она в мужиках толка-то никакого не знала. Подойдешь с ней к трактиру да предложишь иному нэпману за четвертной. А потом на нее Кирьян глаз положил. А мне пришлось в сторонку отойти.

— Где ее можно найти, знаешь?

— Нет, — отрицательно покачал головой Грош. — Он ее бережет. И всюду с собой таскает. Одно могу сказать: там, где Дарья, там и Кирьяна искать нужно. И то, что он скоро объявится, это точно. — Грош совсем перешел на шепот: — Поговаривают, что он поклялся перед жиганами краску из тебя выпустить и, пока этого не сделает, из Москвы никуда не уедет.

— Поглядим, — усмехнулся Сарычев.

— А правда, что ты Хрящу… настоящему, путевку к святым местам организовал?

— Правда, — не стал лукавить Игнат.

— Ты бы Кирьяна поостерегся, — посоветовал Грош, сделав три больших глотка, — он слов на ветер не бросает.

— Что ты еще можешь сказать о Кирьяне?

Грош призадумался на минуту, а потом заговорил:

— То же, что и все… Он очень умный, хитрый и осторожный, иначе бы его уже давно пристрелили. Никому не доверяет, разве что кроме Дарьи и еще двух-трех приближенных. Для него человека убить — все равно что два пальца обмочить. Стреляет он одинаково хорошо с обеих рук. И если идет по городу, то никогда не вынимает рук из карманов. Палит без промедления, как только чувствует опасность. Как-то в семнадцатом году его загнали на крышу десять жандармов. Так он половину их пострелял, прыгнув на крышу соседнего дома, и ушел проходными дворами. А знаешь, какое расстояние было между домами? — спросил Грош.

— Не представляю.

— Метров шесть! Так он даже не приостановился, пальнул в двух жандармов и побежал дальше. Вот так-то! Мне так кажется, что вы его никогда не поймаете.

— Поглядим, — повторил Сарычев и, бросив на стол рубль, сказал: — Сдачу не бери, пускай халдеи пожируют. Кстати, хочу у тебя спросить, а чего это ты вдруг помогать мне стал?

— Жить хочу, — выдохнув, честно признался Грош. — Уж слишком сильно ты нас всех потеснил, что ни день, так кого-нибудь ловят.

— Ты же легавых не любишь. Как же твои принципы?

Грош неожиданно широко улыбнулся:

— Это у жиганов принципы. Они все идейные, а я ведь «не помнящий родства». С меня и спрос невелик.

Поднявшись из-за угла и окинув дымный зал пристальным взглядом, Сарычев слегка раскачивающейся походкой направился к двери.

* * *

Кирьян, по-хозяйски развалясь, сидел на диване. На кухне гремела посудой Дарья и в комнату не показывалась. У ног терлась мелкая белесая дворняга и заискивающе всматривалась в лицо Кирьяна. В дверях, тушуясь, стоял парень лет двадцати пяти. Он без конца перебирал тонкими пальцами фуражку и неловко улыбался.

— Так сколько ты, говоришь, взял у булочника Аврама?

— Немного, Кирьян… Всего-то два миллиона рублей.

— Обмельчал ты, Ванюша, — Кирьян сочувствующе причмокнул. — Раньше, бывало, меньше чем за десять миллионов и за дело-то не брался, а сейчас на такие копейки позарился. Стыдно мне за тебя! И ты не прослезился, когда у бедного еврея последнюю краюху отнимал?

Иван натянуто улыбнулся:

— Еще наживет, он ведь скряжистый.

— Это ты верно говоришь, евреи народ запасливый и копейку считать умеют. А на чем ты деньги вывозил?

— Так у меня же машина есть, — смущенно сообщил Иван. — В прошлом году надыбал.

Голос Кирьяна ему не нравился, слишком уж он был ласков. Уж не перевоспитала ли его уголовка?