Воровская корона

Уже через год работы швейцаром Панкрат Тимофеевич знал всех жиганов в лицо, знал и их многочисленных подруг. Порой они захаживали в ресторан большими компаниями и веселились до самого утра вместе с новоявленными предпринимателями. Картинно обнимались и лобзали друг друга в щечки. Глядя на подобное застолье, Панкрат Тимофеевич лишь улыбался — не часто увидишь овцу и волка за одним столом.

Панкрат Тимофеевич занял свое место у входа в ресторан. Перед дверьми топтался народ в основном мелкий: начинающие нэпманы и служащие. А состоятельного человека видно сразу — он не толкается в дверях, а, махнув весомой купюрой, ждет, когда перед ним распахнется заветная дверь. Здесь важно не оплошать, чем расторопнее окажется швейцар, тем весомее будет вознаграждение. Панкрат Тимофеевич заприметил, как к двери подошел молодой человек в дорогом костюме. Приподняв трость, он потребовал, чтобы ему открыли дверь. Обычно так подзывают извозчиков или торопят швейцаров. Немножко картинно, с заметной ленцой. Этакая заявка на аристократическое воспитание. В действительности же такие типы заканчивают всего лишь церковно-приходскую школу, а университетами для них служат уличные подворотни. Панкрат Тимофеевич внимательно всмотрелся: кроме кошелька, туго набитого купюрами, в кармане у таких типов обычно лежит и наган. Следовало бы занести и этого типа в свою картотеку.

— Батя, — неожиданно услышал он за спиной голос, — там одному клиенту в сортире плохо сделалось. Ты бы не приваживал таких. Он весь сортир облюет, потом ведь сам убирать будешь, — мелко хохотнул весельчак.

Панкрат Тимофеевич обернулся, перед ним, изрядно навеселе, стоял Костя Африканец, прозванный так за темный цвет лица. Он был завсегдатаем заведения и занимался тем, что предлагал красивых девочек солидным клиентам. Кое-какая копейка перепадала и швейцару, но Панкрат Тимофеевич подозревал, что это не единственный промысел Африканца. Но, в сущности, парень он был безобидный.

— Покажи, где! — чертыхнулся швейцар, но все же успел угодливо распахнуть дверь перед франтоватым молодым человеком.

— А это я мигом! — забежал вперед Африканец. — Стоит у стены и блюет. Целую лужу уже нагадил, — как-то особенно торжественно сообщил парень.

Панкрат Тимофеевич поспешил следом за ним.

В его обязанности входило не только пресекать мордобой и избавляться от нежелательных клиентов, но и следить за чистотой. Если в первом случае все понятно, то во втором — и не угадаешь, в каком углу нагадят. Следовало избавляться от мерзопакостника немедля — взять за шкирку да спровадить его мордой вниз с высокого крыльца.

Внезапный сильный удар опрокинул швейцара на пол, едва он распахнул дверь туалета. Врезавшись головой в стену, он на некоторое время потерял сознание. А когда пришел в чувство, увидел прямо перед собой физиономию Кирьяна. Вроде бы и не злая совсем, тот даже улыбнулся уголками губ, но вот в глазах приговор.

— А ты, оказывается, у нас еще и доносы умеешь составлять. Грамотный, вижу.

В руке жиган держал несколько листков, Панкрат Тимофеевич без труда узнал в них страницы из своего архива.

— Нелестно ты обо мне пишешь. Ну, да ладно, — махнул Кирьян рукой, — я незлобивый. Если сожрешь, тогда прощу.

Панкрат Тимофеевич слегка повернул голову. В дверях стоял Африканец и покуривал, а подле Кирьяна, ухмыляясь, вертелись Макей со Степаном.

Панкрат отрицательно покачал головой.

— Ты меня все равно убьешь.

— Упрямишься, значит, — почти весело воскликнул Кирьян, — с характером, стало быть… Не удивляюсь, ты ведь, как оказалось, в жандармерии служил, а туда брали людей проверенных. Когда хату твою вскрыли и в документиках припрятанных пошарили, так я даже сразу не поверил. А ты у нас, вишь, и до ротмистра успел при царе-батюшке дослужиться. Молодец! Хвалю! Убивать тебя жалко будет… А вот бумаги-то мы твои уничтожим, не обессудь, хотя, конечно, тебе, наверное, их и жаль. Все-таки такой труд вложил. Но, не ровен час, придут большевики да к стенке нас всех поставят. В твоем архиве я и о тебе бумажечки нашел. Не избавился, себе на память оставил. Сентиментальностью страдаешь, а в нашем деле она только вредит. А впрочем, какая разница, тебе все равно хана. Уважать надо жиганов, уважать, — назидательно проговорил Курахин.

Кирьян поднял револьвер и направил его точно в середину лба швейцара. В последнюю секунду жизни Панкрат Тимофеевич попытался закрыться от пули, взметнув руку к лицу. Но ствол, полыхнув белым пламенем, заставил его забыться навечно.

* * *

Игнат Сарычев никогда не слышал, чтобы Дзержинский повышал голос. Впрочем, ему это было и не нужно, его холодный взгляд способен был заставить трепетать даже самого стойкого человека. А смотреть председатель ЧК умел, не моргая, в одну точку, как будто бы намеревался глазами прожечь дыру, и Сарычев не однажды убеждался в могучей силе его взгляда. Вроде бы и не сказал ничего, а уже такого страха нагнал, что от пота исподняя рубаха к телу прилипла.

— Значит, банду Кирьяна еще не обезвредили?

— Делаем все возможное, Феликс Эдмундович.