Об этом лагере среди заключенных ходило множество слухов. Из них трудно было понять, где правда, а где ложь. Достоверно знали одно: сюда загоняли наиболее ершистых и неуправляемых зэков, от которых отказывалось начальство в других лагерях. В начале тридцатых годов в Печорском лагере зэки подняли бунт, перерезали всю охрану и захватили власть на зоне на долгие пять летних месяцев. Когда к осени кончились съестные припасы, а большая часть зэков безрассудно пустилась в бега, в лагерь по первому зимнику явился отряд НКВД и расстрелял почти всех заключенных, оставшихся в лагере и не сдавшихся по первому требованию прибывшего отряда. Поговаривали, что у восставших был план: по зиме заявиться с оружием на соседние зоны, освободить лагерников, а потом двинуться на «материк». Возможно, из этой акции что-нибудь и получилось бы, если б две враждующие группировки воров не вспомнили старые обиды и не принялись резать друг друга с хладнокровием мясников, разделывающих коровьи туши. Но то были дела минувшие, хотя даже и сейчас, значительно усилив охрану, лагерное начальство не чувствовало себя в полной безопасности и сам кум не всегда решался поворачиваться к зэку спиной, опасаясь получить заточку между лопаток. Офицеры зоны, обнимая своих жен на супружеском ложе, под подушкой всегда держали револьвер. Так, на всякий случай.
Колонна заключенных, растянувшаяся на добрых полторы сотни метров, вышла из-за сопки, поросшей светло-зеленым ягелем. Вдалеке этапники увидели караульные вышки, стены, густо обвитые мотками колючей проволоки.
Топавший во главе колонны комроты устало улыбнулся. Тимофей не сомневался, что в этот момент он подумал о бесконечном пути, оставшемся за спиной, и о кружке спирта, которым встретят его сослуживцы. Приумолкли даже псы: теперь их лай казался не столь яростным, а в кроваво-желтых глазах заметна была усталость. Наверняка у псов тоже имелась какая-то своя собачья мечта, и за видневшейся вдали колючей проволокой они чуяли теплую конуру и миску ароматной похлебки.
Колонна остановилась. Зэки, изнуренные долгой дорогой, тоже смотрели на клочок земли, огороженный колючей проволокой, едва ли не с радостью, надеясь в конце концов хоть как-то укрыться от осточертевшей мошки, спрятаться от моросящего дождя и немного восстановить силы.
Тимофей снова вспомнил свой разговор с Веселовским.
— Места там дрянь. Гиблые! — откровенно признавал тот. — Но если не сгниешь заживо в первые год-два, я тебя непременно оттуда вытащу. Твоя задача — завоевать доверие лагерников, но для этого тебе придется посидеть для начала в БУРе. Конечно, барак усиленного режима — не самое комфортное место, но зато это прибавит тебе авторитета. Хозяин лагеря в курсе, он тебя поддержит, когда потребуется.
Отдых продолжался недолго. Молодой охранник хрипло прокричал:
— Шаг вправо, шаг влево — расценивается как побег, прыжок на месте — провокация, будем стрелять без предупреждения! А теперь пошли!
Красноармейцы прекрасно понимали, что в колонне не найдется ни одного охотника ступить в сторону от дороги даже на полметра. Тот, кто осмелился нарушить приказ, оставался навсегда лежать на обочине еще в первой половине длиннющего северного каторжного тракта. Да и глупо было бежать именно сейчас, когда до зоны оставалось каких-то полтора километра, там ведь какие-никакие, но жилье и жратва.
Вместе со всеми зэками по суровому тракту топал и Тимофей Беспалый, стараясь не отстать от первого взвода. За время долгого пути он успел подробно изучить затылки своих соседей и больше знал их не по кличкам, а по ушам.
— А еще ты должен выявить всех саботажников, — внушал ему Веселовский. — Выявить и уничтожить! А ты чего думал?! Просто так, что ли, дается освобождение?
Собаки, будто бы вспомнив про свой служебный долг, озлобленно, с удвоенным рвением забегали вокруг колонны, заставив ряды заключенных сомкнуться теснее. Сырой северный ветер далеко разносил хриплый собачий лай по округе.
У ворот колонна остановилась. Словно не устояв под мощным порывом ветра, ворота распахнулись, впуская на территорию несколько сот исхудавших мужиков с номерами на спине.
Старожилы, обступив локалку, громко выкрикивали:
— Хлопцы, из Минска кто е?
— Есть!
— Мужики, из Казани есть кто?
— Пятеро!
— Из Костромы?
— Из Рязани?
— Есть ли на зоне кто из Вологды? — спрашивали в ответ. — Отзовитесь, земляки!
— Да тут нас всех понемногу, считай, всю Россию сюда согнали!
— Давно ли с воли? Что нового в миру делается? Англичане, говорят, на нас скоро полезут!
— А нам-то что переживать, до Сибири все равно не дойдут…
Прибытие нового этапа всегда считается праздником. Среди новеньких можно не только разжиться заныканным табачком, но и услышать, что творится на воле, где просыпаются не от лая караульных собак, а от поцелуя жен и любовниц и слушают не матерную брань озверевших вертухаев, а надтреснутый голос Леонида Утесова из репродуктора или патефона.