Воровская трилогия

Мы много раз были в древнем замке герцога Аквитанского. И побывали в родовом поместье Луизы в Ажене на берегу реки Гаронны. Хотя Луиза и бывала здесь не так уж часто, дом и сад содержались в идеальном порядке, который соответствовал духу и вкусу хозяйки. Однажды Луиза повезла меня на остров Нуамутье в монастырь бенедиктинцев, он находился в трехстах километрах к югу от Бордо, в Бискайском заливе. Этот монастырь был основан в VII веке, и сюда со всего света съезжались паломники. Когда отец Луизы был еще жив, он несколько раз, когда она была маленькой девочкой, возил ее сюда. Красота и величественность этого монастыря покорили ее юное романтическое сердце, и она по прошествии многих лет решила показать мне его. Мы были несколько раз в Париже, Марселе, Тулузе. Но я заметил, что ее больше привлекала провинция, и я, естественно, не противился, поскольку и сам был по природе мечтателем и романтиком и всегда восхищался древней архитектурой и легендами давно минувших дней. Луиза была истинная леди. Получив прекрасное образование, она свободно изъяснялась на трех языках: французском, испанском и русском. Она хорошо знала историю европейских стран и неплохо разбиралась в археологии и астрономии. Но выше всего, будучи аристократкой по крови, она ставила этикет. Как-то в шутку я сказал, что ей бы вполне подошла роль фрейлины при дворе Людовика XIV, поскольку, пожалуй, не было такого короля во Франции, который бы так ценил этикет, как Луи XIV. Он заставлял своих подданных неукоснительно следовать этикету, а сам при этом, естественно, подавал пример. Иногда я становился учеником Луизы. Хоть в детстве я получил от своей бабушки неплохие уроки хорошего поведения, но в путешествиях с Луизой я совершенствовал свои познания. Она была незаурядной женщиной, обладала необыкновенной красотой и тонким умом. Кузина усердно учила меня тяжелым оборотам французской речи, а мне так хотелось как-нибудь заговорить с ней на чисто французском, но пока приходилось довольствоваться русским, благо она действительно владела им в совершенстве. Здесь, правда, мы менялись ролями. Я делился с ней своими познаниями в русской литературе, в чем в свое время изрядно преуспел. Я наизусть цитировал ей «Мцыри» и «Евгения Онегина», рассказывал о декабристах, о доме Романовых, о том, как произошла революция и какие пагубные последствия она повлекла за собой. Я рассказывал ей о нашей бабушке, иногда Луиза заставляла меня кое-что повторить, в ее сознании кое-какие моменты и обстоятельства никак не могли уместиться, а иногда она была просто шокирована тем, что я ей рассказывал. Не надо забывать, что я был глазами Луизы. И то, что я видел и чувствовал, я старался пересказать ей отчасти фантазируя, но не жалея слов и жара души. Я даже порой закрывал глаза, чтобы лучше представить себе ее внутренний мир, и мог говорить часами – о том, что ей нравилось, о том, что чисто, светло и прекрасно, о том, что благородно. Мы оба знали, что не все мною сказанное могло стать реальностью, но каждый из нас хотел в это верить. Луиза как-то сказала мне: «Я хоть и не вижу ничего, но чувствую, что дед наш лет на тридцать помолодел». И действительно, его уже часто можно было видеть прогуливающимся по утрам по тенистым аллеям парка, чего уже много лет он не делал. Жерар не мог налюбоваться на своего хозяина и часто повторял нам, что уже давно не видел графа таким бодрым и подтянутым. Если желания людей сбываются сверх ожидания, счастье в один прекрасный день благословляет их душу.

Часто по вечерам, сидя в гостиной, дед рассказывал нам истории из своего далекого прошлого, показывая всевозможные предметы и реликвии, которых у него было неимоверное множество. Перебирая старинные письма и фотографии, он постоянно что-то объяснял Луизе, которая задавала ему бесконечное количество вопросов. Я как-то не удержался и спросил у Луизы, когда мы были одни: неужели она никогда не задавала прежде ему подобные вопросы. Мило улыбнувшись, она с хитринкой в голосе ответила: «Конечно, Заур, я знаю буквально все, что касается нашего рода, мало того – что касается наших обоих родов. Я даже некоторое время специально изучала для этого геральдику Франции, но обратил ли ты внимание, как, с каким жаром, с каким наслаждением дед рассказывает обо всем этом. Я по голосу его чувствую, что это ему очень приятно». Для меня это был хороший урок, я сразу оценил его и стал более внимательным слушателем. Однажды в один из таких замечательных летних вечеров, когда мы с Луизой, как обычно, удобно устроившись в беседке напротив деда, слушали его воспоминания, мне вдруг стало не по себе. Я подумал: имею ли я право, я, человек, который почти полжизни провел в тюрьмах и лагерях, скрывать от них свое прошлое и с невозмутимым спокойствием разглядывать альбомы с фотографиями своих предков. И я решил рассказать им обо всем и вынести на их суд всю свою жизнь, все, через что я прошел и что выстрадал. И вот это мое повествование главным образом и легло в основу настоящей книги.