Суд состоялся в конце декабря. Потерпевшие против побледневших в камерах подсудимых. Подсудимые трепетали от ужаса и прощались с белым светом; потерпевшие, надо думать, тоже трепетали от благородного гнева и желания наказать обидчиков.
Только чем дальше длилось заседание суда, тем более вырисовывалось, что на этот раз что-то не сходится. Не на тех милиция нарвалась: не то что бандитами, даже средними хулиганами парней нельзя было назвать. Оба работали на заводе: Баевский — слесарем-сборщиком, Власов замешал иногда мастера, заканчивал институт и готовился к защите диплома. Школьные, а вслед за ними пэтэушные биографии их оказались настолько чисты, что даже ни одного привода в милицию не наскреблось. Оба занимались в школьные годы каратэ. Оба прошли армию. Мать Баевского получала благодарственные письма от командования, а Власов закончил службу в чине сержанта, после чего в цехе был секретарем комсомольской организации. Баевский был нежным сыном, дарившим маме цветы к каждому празднику, примерным семьянином, на производстве имел постоянные поощрения от руководства цеха за перевыполнения планов, а его бригада просила суд передать Олега ей на поруки… Да, на бандитов они походили мало, приходилось с этим считаться.
Из показаний Хмарина на суде картина преступления представала такой: он, старший лейтенант Хмарин, 20 сентября собирался негласно проверять работу нарядов батальона ППС, но был одет в гражданское — имеет право. Договорился встретиться со своим заместителем Сониным на углу магазина «Октябрь». Там заметил во дворе драку. Подошел, предъявил удостоверение, потребовал прекратить махаться. Применил «Черемуху». Но безуспешно. Зато Баевский и Власов переключились на него и стали наносить удары руками и ногами, стараясь попасть в грудь. Он достал пистолет, сделал два предупреждающих выстрела вверх, крикнул: «Я вас задерживаю!» Ему ответили: «Попробуй задержи!» Стали расходиться, он побежал за Баевским, свалил его, бил пистолетом по голове, чтобы успокоить, пытался ограничить наручниками. В это время подбежал Власов, стал его избивать, навалился на него сзади, тянулся к оружию… Хмарин прострелил ему ногу. Власов стал было уходить, он сбил его с ног. Баевский бросился бежать, его догнал подоспевший на помощь Сонин и, ограничив его действия, вызвал патрульную машину.
На вопрос судьи Хмарину, почему он не воспользовался сразу рацией, чтобы вызвать патрульную машину, тот ответил, что в этом районе пользоваться рацией невозможно: ее тушат помехи. На вопрос, почему он, разрядник по силовому троеборью и дзюдо, не применил приемы, а предпочел разрядить оружие, ответил, что был сбит с толку агрессивностью подсудимых. На вопрос, нападал ли кто-нибудь на него в то время, когда он был одет по форме, ответил: «Нет».
Потерпевший Сонин подтвердил, что, действительно, ему позвонил Хмарин, они договорились встретиться; Сонин тоже был одет в гражданское. Когда он подходил к магазину, услышал выстрел, увидел борющихся. Баевский стал двигаться в его сторону. Сонин окликнул его, тот побежал, но упал, стал отбиваться ногами. Сонин навалился на него и смог надеть наручники. Тут Баевский стал понимать, что его задержали. По рации Сонин вызвал патруль.
На вопрос судьи: «Когда Баевский понял, что перед ним милиционер?», — Сонин честно ответил: «В тот момент, когда я надевал ему наручники. Он сразу прекратил сопротивление. К тому же на мне была рация, и, когда от борьбы куртка у меня распахнулась, можно было слышать переговоры по ней».
Выступил в суде и свидетель со стороны потерпевших: его милиция «обнаружила» позже в доме, возле которого происходила драка. Он, оказывается, сидел 20 сентября у раскрытого окна и все слышал. Свидетель, как механическая игрушка, пробубнил свои показания: «Видел, как милиционер предъявил удостоверение; слышал два выстрела; видел, как двое бросились в разные стороны; слышал предупреждение «Стрелять буду!» и что милиционер побежал за кем-то…»
А на мой взгляд не очень просвещенного обывателя, картина эта, если б милиционеры были до конца честны, выглядела бы несколько иначе. Предполагаю, что она была такой.