Воровской орден

Преследование не столько самого лесбиянства, сколько его внешних признаков, которые часто бывают обманчивыми, привело к тому, что с каждым годом становится все больше взаимщиц, выполняющих женские и мужские функции попеременно. Подобные связи не требуют каких-то внешних отличительных признаков. И потому непонятно, как будет вестись борьба с этим новым явлением.

Тем, кто пишет инструкции для работников женских колоний, не мешало бы знать, что они организуют борьбу, в которой невозможно одержать победу. В любом скучении существ одного пола неизбежно возникает явление однополого сожительства. Даже в больших птичниках, при недостатке в петухах, одна из куриц берет на себя мужскую роль.

1990 г.

ПРЕСТУПНАЯ ЖЕНЩИНА

Если бы Ломброзо изучал наших сегодняшних заключенных, он никогда не разработал бы своей теории. В особенности, если бы посетил женские колонии общего режима, где характерные признаки (сильно развитая нижняя челюсть, искривленный или приплюснутый нос, лобные бугры, петлистые уши, косоглазие, западающий подбородок, выдающиеся скулы) можно наблюдать только в виде исключения.

Особенно обманчива внешность мошенниц. Им бы за учительским столом стоять. Или вести прием избирателей. «Депутатка, что ль?» — спросила старушка сына, деревенского мужика, разглядывая фотографию, полученную из колонии.

Однажды мне показали С. — активную участницу изнасилования. «Пьяная была, — объясняла она, опустив глаза. — Ребята попросили помочь. Ну, я и помогла». «С. пыталась вводить половой член Л. во влагалище Щ. Закрывала ей рот руками, чтобы она не кричала», — прочел я в приговоре и вспомнил, кого напоминает насильница из сибирского села. Миловидную актрису, играющую положительных героинь.

Многие лица в этой колонии потрясают не только страшной печатью низких страстей и неженских лишений. Многие лица излучают такую волю, решимость и незаурядность внутреннего содержания, что буквально просятся на полотно. Вглядевшись в эти лица, укрепляешься в мысли, что многим из этих женщин природа назначала другую роль, другую судьбу.

В Березниковской колонии мне подарили кипу цветных фотографий. На них запечатлены участницы смотра художественной самодеятельности. Они поют, танцуют, играют на баяне, на пианино… Кто ни разглядывает, никто не догадывается, что на снимках — особо опасные рецидивистки.

Представляю, что происходит после концертов. Смыв косметику, сняв красивые вольные платья и надев черные сарафаны, черные сапоги и черные ватники, женщины на глазах превращаются в тех, кем они являются по приговору суда. И теперь их уже ни с кем не спутаешь. Гаснут глаза, мрачнеют взгляды, перекашиваются лица. Ломброзо был бы доволен.

При нашем тюремном населении и том количестве людей, которое пропущено через колонии за последние три десятилетия (около 30 миллионов!), просто удивительно, что мы до сих пор не включили в официальную статистику среднюю продолжительность жизни заключенных. Восполнить этот пробел и я не берусь. Могу только сказать, что женщины с поразительной выносливостью переносят лишения неволи. Имея по десять и более судимостей, проводя в заключении до 40–45 лег, они, вероятно, занимают первое место в мире по продолжительности жизни за решеткой.

Есть несколько объяснений этой живучести. Криминологи начала века отмечали у преступных женщин слабо развитую чувствительность к физической боли. (По их наблюдениям, мужчины во время удаления зубов гораздо чаще падали в обморок, чем женщины.) И на этом основании приходили к мысли о такой же слабо развитой чувствительности женщины к нравственным страданиям.

Современные криминологи объясняют короткий арестантский век преступника-мужчины его стремлением показать свое «я», добиться признания своей личности в жестоких столкновениях с соперниками. Женщина, по их мнению, не так амбициозна и потому имеет больше шансов умереть своей смертью в отпущенные природой сроки.

Добавлю к этому, что преступная женщина проявляет больше безразличия не только к своему статусу в уголовной среде. Одна молодая арестантка, участница лагерного бунта, проспала все судебное разбирательство и только в тюремной машине поинтересовалась, сколько же лет ей добавили.

Подмечено, что женщины меньше, чем мужчины, боятся водворения в штрафной изолятор, а некоторые даже стремятся туда попасть, только бы не работать. Легче перенося физическую боль, они точно так же легче переносят муки голода и холода.

В беседах то и дело приходилось слышать «я сделала нарушение» (режима содержания) или «я сделала преступление». В этом «сделала», прочно вошедшем в лагерный лексикон зэчек, выражается, как мне кажется, та легкость, с которой они переступают либо требования режима либо норму закона. У старых арестанток эта легкость распространяется даже на перспективу освобождения. «Ваши планы на будущее?» — спрашивал я их. «Немного задержаться на свободе», — отвечали они.