Воровской орден

…Меня дико, бесчеловечно изнасиловали. Но после первого раза я не пала еще. Поборов чувство отвращения, я старалась жить. Но вдруг опять несчастье: когда я пошла за хлебом в магазин, надо мной надругались два пацана. После чего избили так, что я еле добралась до дома.

В письмах — сотая, может быть, тысячная доля всей правды.

Скверы и парки в Чебоксарах — особенно летом — лучше обходить стороной. Стая пацанов может налететь в любое время суток.

Девчонку не просто насилуют, пропуская через длинную очередь. Ее, девственницу, при этом, мягко говоря, называют шлюхой, немедленно распуская слух, что она была «нечестной».

Из разговоров между собой девчонки знают, что их ждет. Такого рода психологическая подготовка помогает проще воспринимать сексуальное нападение.

Многие избегают насилия, вступая в половую связь добровольно — с тем парнем, который надежно защитит. Из возможных зол выбирается наименьшее.

Можно сказать, секс вообще и сексуальное насилие, в частности, стали в уличной подростковой среде нормой взаимоотношений и формой проведения досуга. Те, кто в этом, по каким-либо причинам не участвуют, сокрушенно пишут в газету: «Вот сижу и думаю: и зачем мне девичья честь?»

Вопрос: «честная» та или иная девчонка или «нечестная» постоянно обсуждают не только пацаны, но и сами девчонки. Для некоторых из них, ранее подвергшихся насилию, это что-то вроде морального удовлетворения — сделать так, чтобы с «честной» девчонкой поступили точно так же. Они подговаривают пацанов чтобы те изнасиловали ту или иную девчонку, сами участвуют в изнасиловании и даже требуют от насильников самых извращенных форм.

Уличные авторитеты (чаще всего парни, отсидевшие срок) взимают дань не только с пацанов, но и с девчонок. Разумеется, не деньгами, а натурой.

Сексуальный террор как норма молодежной жизни начался в Чебоксарах, а затем перенесся в поселки и деревни республики. Но родители, пока «Молодой коммунист» не начал печатать письма, спали спокойно, пребывая в полнейшем неведении. Девчонки боялись сдавать своих мучителей. По установившимся законам уличной среды, им за это пришлось бы ответить. Прежде всего отомстили бы за посаженных пацанов уличные девчонки. Фантазия у них на этот счет богатая…

Недавно газета опубликовала письмо группы девушек, обращенное к министерству внутренних дел республики. «Сколько мы должны терпеть насилие над нами? — писали они. — Сколько мы можем дрожать за свою честь? Им, насильникам, отсидеть — раз плюнуть. А нам они всю жизнь портят. Неужели местные власти и милиция не в силах покончить с этим? Если не примете никаких мер, мы вынуждены будем создавать свои группы и мстить пацанам».

«Я работаю на заводе, — писал один парень в «Молодой коммунист», — в этот день я возвращался со второй смены. Вдруг две бабы встали передо мной и попросили закурить. Я ответил: «Не курю и вам не советую». Меня тут же ударили кулаком в лицо, следом прилетела нога в кроссовке. Потом в дело вступила третья баба… Возился я с ними недолго. Но у меня здорово пошатнулась вера в то, что женщина — «гений чистой красоты…»

«Пацаны, — писал другой, — вам не кажется, что некоторые бабы оборзели. С меня посреди бела дня, посреди города сняла бейсболку баба лет восемнадцати (причем, я был непьяный). Пацаны всех районов! Я обращаюсь к вам, держите своих баб в кулаке, чтобы не наглели».

Запоздалый, смешной призыв. Организованные, вроде бы для самозащиты, девчоночьи группы превратились сначала в хулиганские, а затем грабительские шайки.

Мило улыбаясь, пятнадцатилетняя Ира Новокреще-нова охотно согласилась, чтобы я указал ее фамилию. «Печатайте, мне все равно». Ей ни капельки не было стыдно за то, что она натворила. Не смущало ее и то, что наша беседа проходила в следственном изоляторе. Но я не спешил бы объяснять это отсутствием стыда…

Вместе с семнадцатилетней подругой Ира завела в подъезд живущую по соседству девчонку, велела ей снять демисезонные сапоги и вязаную шапочку.

— Ведь это, наверное, страшно: взять и потребовать, чтобы человек снял с себя одежду. Ведь для того, чтобы на это решиться, нужно, наверное, чтобы ни голос не дрожал, ни руки. И надо откуда-то взять злости, чтобы побить этого человека, попинать, обозвать последними словами, — спрашивал я.

В ответ Ира все так же мило улыбалась, сладко затягивалась сигареткой, вздыхала, пожимала плечиками и молчала. Но как только разговорилась… Такой густой уголовный жаргон мне приходилось слышать разве что в колонии для особо опасных рецидивисток. Но я и здесь не спешил с выводами. И правильно сделал. Выяснилось, что знание жаргона — суровая необходимость. К любой уличной девчонке, в любом районе, в любое время суток может привязаться стая пацанов и потребовать, чтобы она немедленно пошла с ними в укромное место.

Единственное, что может ее спасти — умение вести базар — разговор на жаргоне, способность показать, что она близко знакома с уголовными «авторитетами», которые могут за нее отомстить.