Некрасиво обошелся он в свое время и с Жоржом Кювье, без исследовательского "досье" которого вряд ли бы продвинулся дальше. Совокупностью всех своих научных изысканий Кювье показал, что многообразие живых организмов есть результат длительного эволюционного процесса их развития от низших форм до высших. Самому Кювье это было ясно как пить дать, поскольку он лично по останкам древних животных не раз полностью восстанавливал их прежний облик. Причем с такой точностью, что по их виду можно было судить о населявшей Землю разнообразной фауне в определенные этапы ее существования и "реставрировать" историю их эволюционного преображения. По сути труды Кювье были совсем близки к дарвиновским положениям, но он до них не добрался только потому, что пребывал в плену метафизических взглядов. Они-то и увели Кювье в сторону от истины. Чтобы хоть как-то обосновать состоятельность собственных палеонтологических изысканий, он выдвинул ошибочную "теорию катастроф" (насколько ошибочную, трудно судить и в наши дни, поскольку она и сегодня находит немало сторонников). Согласно этой теории разнообразие видов и их эволюционирование объяснялось чередующимися стихийными бедствиями, которые периодически нарушали покой нашей планеты.
Ламарк заговорил об историческом развитии живой природы лет за 10 до "теории катастроф" Кювье, изложив похожие взгляды в книге "Философия зоологии". В этом труде он, в частности, указал на безусловное влияние окружающей среды на изменения функций и строения органов животных, писал о том, как совершенствуются низшие организмы, испытывая это влияние, и в конечном итоге эволюционируют до своих высших форм. Словом, и Кювье, и Ламарк, чуть ли не напрямую "подсказали" Дарвину его теорию. А первооткрывателями ее не стали лишь потому, что их мысли еще более шокировали не готовые к ним научные круги, чем появившееся через полстолетие дарвиновское учение! Пристойно ли было замалчивать их достижения? Просто диву даешься, как иные авторитеты умудрялись выходить всякий раз сухими из воды, так и не смыв с себя нравственную грязь?
Хорошо хоть к своему соотечественнику Алфреду Уоллесу, одному из основоположников зоогеографии, Дарвин отнесся согласно кодексу ученой чести. Если бы не попавшийся ему на глаза трактат Уоллеса "О стремлении разновидностей к неограниченному уклонению от первоначального типа", он вряд ли бы самокритично подошел к своей рукописи и сократил ее объем в пять раз. Правда, совесть заговорила в ученом на старости лет, когда Дарвин, наконец, публично признал, что обязан своим открытием Уоллесу. "Я много выиграл от того, что выпустил книгу не в 1830 году, когда теория уже сложилась в моем уме, а лишь в 1859, и я ничего не потерял, потому что для меня мало значит, кому люди припишут большую оригинальность — мне или Уоллесу, а его очерк, несомненно, способствовал моей теории". Эх, произнести бы Дарвину эти слова пораньше! Что же после драки раздавать дифирамбы?
Но вернемся к самому открытию. Как ни странно, история науки нас постоянно убеждает в том, что даже крупные ученые не всегда способны осознать идеи и взгляды, в корне отличающиеся от устоявшихся в их эпохах воззрений и понятий. Профессор А.К. Сухотин в своей книге "Парадоксы науки" отмечает, что чем важнее и весомее оказывается открытие, которое посягает на опровержение незыблемых научных канонов, тем большее число противников оно набирает и тем большей становится его сила отталкивания от основной человеческой массы.
По-видимому, стараясь сдержать такую силу отчуждения, чисто по-дарвиновски поступил и выдающийся русский биолог и патолог Илья Ильич Мечников, упредив столь же дерзким вызовом шквал нападок на свою эпохальную теорию фагоцитоза, представленную им на Международном конгрессе врачей. "Я желал вызвать критику и возражения, — писал он, — чтобы выяснить судьбу фагоцитарной теории". В конце концов ее судьба, как мы знаем, увенчалась Нобелевской премией. Но до этого триумфального момента чего только не наслушался в свой адрес бедный своей великостью Илья Ильич от закосневших "авторитетов", которые находили его теорию то "слишком виталистической, то недостаточно физико-химической"!
Особенно упорствовали в своем противостоянии Мечникову нобелевские лауреаты Эмиль Беринг и Эдуард Бухнер. Эти видные бактериологи старались, по словам ученого, на развалинах его теории выстроить свои, способные дать лучшее объяснение проявлению иммунитета. "Полемика по поводу фагоцитоза могла убить или совершенно ослабить меня, — жаловался друзьям Мечников. — Бывали минуты… когда я готов был расстаться с жизнью". И при всем этом он сознательно на такую полемику пошел!