В течение двух недель она бесцельно бродила по парку и вокруг гаража. Там была какая-то тайна... и эта тайна была связана главным образом с коляской, поскольку, понаблюдав за собакой, она убедилась, что Летун буквально неистовствовал, стоило ей протянуть руку к старому экипажу. Его приводило в ярость не то, что входят в гараж, а что направляются к коляске. Всё это было настолько непонятно, что Сесиль содрогалась от ужаса. Ведь между собакой и коляской не было ничего общего, никакой связи. И тем не менее, когда она брала в ладони голову встревоженного Летуна и смотрела в его золотистые проницательные глаза, глядевшие на нее отчаяннее, чем мог бы смотреть человек, у нее было чувство, что эти глаза хотят поведать ей нечто, и это виденное ими нечто могла бы увидеть и она. Но она видела лишь коляску, уже много лет отданную во власть паукам и пыли.
Нотариус явился в замок в сопровождении своего клерка. Он пришел проверить наличие указанного в списке имущества, и Морис попросил Сесиль сопровождать его.
— Это просто отвратительно, — сказала Сесиль. — Дядя Жюльен не был вором.
— Но это законно, — сухо поправил ее мэтр Пеке. — Господин Жюльен Меденак лишь пользовался чужим имуществом. Возможно, мой предшественник, мэтр Фаже, принял бы другое решение. Но я здесь совсем недавно. Я должен делать всё по правилам. В провинции слухи распространяются быстро.
И начался медленный осмотр, комната за комнатой.
— Сундук в стиле «ренессанс»... так... Два кресла в стиле Людовика Шестнадцатого... так...
Все это было мерзко и утомительно. Сесиль легла спать не поужинав и проснулась с головной болью. В девять часов к крыльцу подъехала «дофина»: вернулись нотариус с клерком.
— Займись ими, — сказал Морис. — Я заскочу в деревню, а затем сменю тебя.
Он уже открывал дверцу своего «рено», когда по аллее к замку на полном ходу подкатил серый автомобиль.
— Франсис! — воскликнул Морис.
Запыленный «МГ» остановился у ступенек. Пятидесятилетний мужчина, элегантный и прекрасно выглядящий, вышел из нее и направился к Морису, протягивая руку для пожатия.
— Спасибо за телеграмму... Бедный Жюльен! Я глубоко опечален. Я очень уважал его.
— Познакомьтесь... Мэтр Пеке и его клерк...
Франсис поклонился. У него было красивое лицо, четкий профиль, голубые глаза и великолепные манеры.
— Он в своей комнате? — спросил он.
— Нет, — ответил Морис. — Его увезли в деревню. Он покончил с собой.
— Ах! Скажите, пожалуйста... Жюльен... Ведь он так любил жизнь!
— У него был рак, — уточнил Морис. — Это и объясняет его поступок.
— Боюсь, мадам, — продолжал Франсис, — что вы увезете слишком плохие воспоминания об этом жилище... Но с этой минуты вы — мои гости. Отдыхайте и предоставьте все неприятные хлопоты мне.
— Да всё уже закончено, — сказал Морис. — Похороны состоятся завтра.
Как только Франсис вступил на первую ступеньку лестницы, раздалось рычание, которое заставило обернуться мэтра Пеке и его клерка. Сесиль поспешила вперед.
— Это Летун... Он не злой.
Пес стоял на верху лестницы. Он внезапно отступил, словно для разбега, и глухое, непрерывное, похожее на хрип рычание вырвалось у него из груди.
— Глупый пес, — сказал Морис. — Он обожает мою жену. А меня терпеть не может... Ты его хорошенько держишь?
— Да, — ответила Сесиль. — Я уведу его. Так будет лучше.
Она потащила собаку на другой конец крыльца.
— Красивое животное, — хладнокровно заметил Франсис. — Надеюсь, через несколько дней мы подружимся.
В этом он ошибся.
Прошла неделя. Состоялись похороны — унылые, без священника (местное духовенство так и осталось непреклонным, несмотря ни на какие уговоры) и без траурной процессии: даже смерть не примирила жителей деревни с покойным. Сесили всё это было так не по нутру, что она захотела немедленно вернуться в Париж. Франсис удержал ее силой своего обаяния. Она никогда еще не встречала такого обворожительного, любезного и деликатного мужчину. Он был великолепным хозяином дома, очень внимательным и в то же время простым — настоящей знатный вельможа. Сесиль была покорена. Она делала всё возможное, чтобы смягчить неуступчивый нрав Летуна. Лучшим средством представлялись ей совместные прогулки. Когда она шла гулять с Франсисом, пес соглашался сопровождать их. Но от Франсиса он держался на почтительном расстоянии... На том же расстоянии, что и от коляски. Как будто Франсис вызывал у него те же чувства. Франсис ничего не замечал. Он мило болтал, рассказывал о своем детстве, чудесных каникулах, которые он проводил в замке. Иногда он смеялся как мальчишка, брал Сесиль под руку. Пес следовал за ними в десятке метров, держась всегда стороны той, что стала его хозяйкой.
— Но иногда вы выбирались из владения? — спрашивала Сесиль.
— Нет. Я жил как дикарь. Взбирался на деревья и читал приключенческие романы... Строил шалаши в глубине парка.
— А по воскресеньям вы все отправлялись в Леже на коляске?
— На коляске?.. Что за странная мысль!
— Вы никогда не ездили на коляске?
— Да ведь это музейная рухлядь. Когда-то давно на ней выезжала герцогиня де Берри, и с тех пор она здесь так и осталась.