Ворожей Горин – Зов крови (СИ)

— Да только шиш им с маслом, — продолжила рассказ Семенова, не забыв продемонстрировать тот самый шиш. — Повезло мне тебя, недоумка, встретить в посмертии, да тебе всю свою силушку и передать. Я-то себя освободила и посмертие свое устроила, только тебе от того морока одна будет. Догадаются мои родственнички, как я ускользнула, как пить дать догадаются, когда силушки моей при мне не обнаружат. И когда это случится, придут они, родимый, к тебе. И станут тебя обхаживать, правду-истину попытаются выведать. А ты хитрее будь, ничего им про наш уговор не сказывай. Они и тогда не поверят, но убивать тебя бездоказательно поостерегутся. Чай, человека извести — не водицы испить, за такое и к судным дьякам на карандаш попасть можно. Так вот, ты, как можешь, время тяни да силу постигай. А как примет она тебя да ты с нею управляться научишься, тогда и можно будет потягаться с ними. И да, — Семенова почему-то побледнела, сквозь нее уже отчетливо был виден весь мой скудный кухонный интерьер, — я знаю, о чем ты спросить хочешь. Да, тебе, Григорий, действительно придется убить их обеих. Тут одно из двух — либо ты их, либо они тебя. Иного уж не дано. Они на том не остановятся, слишком уж далеко зашли в своей охоте на мою силушку, им она как воздух нужна. А ты, покуда мал еще да слеп, как котенок, прислушивайся к слуге моему. Он же и твой теперича слуга. Да только ты его… — Семенова уже стала похожа на реального призрака, такого, какими их в кино показывают. Ее уже и слышно-то почти не было, — слушайся его, как наставника. Не перечь, не гни свою правду. И самое главное, найди мою…

И пропал прекрасный призрак Семеновой, так и не договорив, что именно мне нужно было найти. Интересно, это все? Или же будут титры, после которых выплывет надпись «To be continued»?

— Гриша! — в закрытую дверь кухни неуклюже тыкалась Веркина инвалидная коляска. — Ты там вообще живой? Открой, Гриш!

Я только сейчас понял, что лежу на полу, а по кухне разливается какой-то неприятный запах. Поднатужился и встал. На удивление, далось мне это довольно просто, даже ребра не болели. Ошеломленный, я огляделся по сторонам. Ну да, точно, если слишком долго варить курицу, она начинает жариться. Одним быстрым движением я открыл кран с холодной водой, а свободной рукой потянулся за раскаленной кастрюлей. Обжегся, разумеется. От боли пальцы разжались, кастрюля с дымящимся уже содержимым буквально влетела в раковину из нержавейки, оповестив весь дом о том, что хозяин данной жилплощади — рукожоп со стажем.

— Гриша, что там у тебя творится? — сестра в панике дергала ручку двери. Похоже, она уже уловила запах гари и не на шутку перепугалась. — Что там у тебя горит? Ты с кем болтал три часа без умолку?

Я кое-как залил изжаренную курицу холодной водой, попутно охлаждая обожженные пальцы, и только после того, как метания сестры превратились в истерику и угрозы вызвать МЧС, открыл-таки дверь.

— Ты чего? — въезжая в кухню, поинтересовалась Верка. — Заперся, пропал хрен знает на сколько, с кем-то по телефону болтаешь… Орешь на кого-то…

— А что я говорил? — прищурившись, спросил я, ни на секунду не сомневаясь, что сестра подслушивала за дверью. Водился за ней такой грешок — и подслушивала она, и подглядывала, бывало, за нами с Настей. Это не я такой вуайерист занятный, это она сама в какой-то из наших ссор выдала правду-матку. Да и бог с ней, сейчас мне это было на руку.

— Не знаю, не разобрала. Про какую-то пациентку часа два с начальством болтал. Только…

— Что только? — я насторожился.

— Только я потом поняла, что телефон свой ты в комнате забыл. Поэтому и стало за тебя страшно. Ты как, братик?

В доказательство своих слов Верка протянула мне мой же мобильник.

— Пока не знаю, Вер. Спасибо. Есть будешь?

Сестра скептически посмотрела на раковину, где в хлорированной воде замачивалась варено-жареная тушка курицы.

— Пожалуй, я роллы закажу. На тебя брать?

Глава 8

Как бы сильно мы с Веркой ни ссорились, какие бы обидные слова в пылу противостояния ни говорили друг другу, а все одно родная кровь брала свое. Мирились мы столь же стремительно, сколь и скатывались до первобытного состояния ненавидящих друг друга обезьян, только спустившихся с дерева и взявших в руки палки. Причем чаще всего мирились мы не через банальные слова и извинения, не через признание вины или ошибок, а по-бабски, то есть через слезы и сопли. Разумеется, чаще ее, Веркины, слезы и сопли, хотя бывало и наоборот. И первого, и второго варианта, как правило, в наших драматических отношениях было с избытком, а посему и катарсис после каждой ссоры достигался мощнейший. Ну не мог я долго злиться на свою младшую сестренку, а она не могла бесконечно издеваться надо мной. В какой-то момент я переходил в режим отеческой заботы, а она в состояние безграничной материнской любви. Что поделать — и отца, и мать у нас отняла судьба, так что выкручивались мы с ней, как могли.