Ворожея

И она покорялась судьбе своей, пока не расслышала тихий зов...

Глава 3.

Карта под ногами Чародейки почти не пылала.

"Выпита", - подумала та. - "И огоньков, в которых еще теплится жизнь, почти не осталось. В подземелье только".

Что ж, это и к лучшему. Впрочем, с ними она тоже справится, когда...

Пир утомил Пламену. Сидеть подле Хана Великого половину ночи да говорить с ним. А ведь это он отобрал у нее Элбарса. Хотя она и сама покамест не разумела, как. И, верно, правду приносили купцы лесные с обозами торговыми о том, что в степных землях ворожба иная, крепкая. Замешанная на земле охряной да ветрах южных. Заговоренная гулом барабанов скуряных... Верно, это бахсы отмолили первого сына у бога старого, не иначе.

Да только и без него Чародейка справится. И если Степной Лев пойдет на нее с войною, сгинет на Лесной Земле без почета, потому как терпение, что и час, заканчивались. Вот уж и боги старые забыты. И слышащих едва осталось...

В покоях мужа было холодно. И тепло здесь разгоралось лишь тогда, когда она сама зажигала его в теле тленнном. Впрочем, и это в последнее время случалось нечасто. Да и почто? Греть старого мужа не хотелось...

Тот, что казался раньше крепок, нынче больше походил на старика. Лежал поперек ложа высокого, дорогими шкурами прибранного, и кожа его на мехах тех казалась еще более желтой, морщинистой. Глаза метались даже во сне. И, верно, именно во сне он чуял ее звериную натуру, да вот проснуться...

Она коснулась тонкими пальцами дрожащих век. Смахнула с них остатки дремы ночной и улыбнулась.

- Не спишь, - заключила ведьма, вторя улыбке мужа. - Это верно. Я вот тоже не сплю. Уже которую зиму... а ведь раньше, помнится, нравилась мне эта опочивальня. Скользила в нее тенью рыжей, укрытой одним лишь халатом шелковым, под которым - тело нагое. И тут же старалась скинуть его, оказавшись в твоих ладонях. Любила. Желала... еще в той, прошлой жизни. В жизни вообще, - рассмеялась она.

Муж глядел на нее осторожно. Не говорил, обессиленный вечерней трапезой. Но... чуял? Верно, так. Потому как жидкие пасмы вспотели, взмокли. И на лбу вот проглядывала россыпь капель мелких. Что ж, пригож...

Ведьма засмеялась:

- А потом вот как-то забылось все. Знаешь, в Лесах Симаргла многое забывается. Да и почто земная память там, где холодно?

Она ощерилась, с удовольствием отмечая, как улыбка мужа меркнет, а черты заостряются. И ведь она еще не начала пить...

Кровь отворялась легко. Бежала в ладони мраморные, готовая наполнить их доверху. А как наполнялись они - окропляла губы. Кровь - тоже ворожба. Древняя, могущественная. И ежели уметь ворожить...

Тот, что был ей мужем, отдавал жизнь, почти не противясь. Глядел только с укором. Но что ей до укора того, кто и сам когда-то с ней не по-людски? Она-то и отдала ему что честь девичью, что жизнь единственную. А он... не оценил, посчитав за данность. Принял. И разменял на другие.

Сколько их у него перевелось? Думается, множество, потому как кровь соглашается: как есть, множество. Все - разные, и в том их ценность. Кто жив оставался, с позором обрученный, а кто - как она, к Симарглу...

А ведь только у нее хватило разума вернуться. Напомнить о себе. Да долг вернуть. И, значит, не так уж она и дурна, не так неразумна. А если и дурна...