Ворожея. Любовью спасены будете...

Маша повернулась к нему:

– Ты говори, но смотри на дорогу. И какая же мысль?

Герман продолжил:

– Ну мы с тобой ребята еще не старые, а ты у нас так и вообще девушка. А Виленке еще жить да жить, да замуж выходить!

Маша смотрела на него, не понимая, как реагировать на его слова.

– Я к чему веду? А что, если ребенка оформить не на Вилечку, а на тебя? Будто это ты родила! Будет у Виленки брат! Мы-то будем знать, что это сын, но это, как говорится, информация для внутреннего пользования.

Маша раскрыла глаза еще шире, чтоб не видела Вилечка, покрутила пальцем у виска, а Герман, подмигнув, продолжал:

– Ну в самом деле?! Виленк, сын будет с тобой, живи, люби, воспитывай, но на тебе не будет ярлыка матери-одиночки. Официально. А неофициально это никого не касается.

Вилена подняла глаза:

– Пап, ты что, серьезно? Мне кажется, ты шутишь…

– Да какие шутки? – Герман снова подмигнул Маше. – Сейчас в роддом завезем Машу с ребенком и тобой, с гинекологом договоримся, не последняя бестолочь, надеюсь! Документы у нас с собой. Все паспорта. В конце концов, можно и через главврача оформить, пишем заявления, и дело сделано. Ребенок живет в семье, только официально его матерью и отцом считаемся мы с Машей! А ты будешь его старшая сестра. – Германа захватила эта идея. Она и в самом деле показалась ему гениальной.

Маша повернулась к Вилечке и, увидев недоумение в глазах и нерешительность, спросила:

– Тебе нравится?

– Я не знаю, – растерянно сказала Вилечка. – Как же это? Я все понимаю, вы обо мне печетесь, о моем будущем… Я не знаю.

Пока медленно ехали, Герман опустил окно, Маша, не выдержав жары, – тоже. Маша спросила обеспокоенно:

– Ребенка не простудим?

– Я еду с черепашьей скоростью, – сказал Герман, переваливаясь от ямы к яме. – Когда ж кончится этот полигон? А как на нормальную дорогу выйдем, закроем. – Он снова качнул головой в сторону Вилены: – Ну так что? Понравилась идея? А тебе, Маш?

Мария Ивановна покачала головой:

– Неожиданная какая-то. А вообще не лишенная смысла. В конце концов, кому какое дело? Я уволилась, роды домашние… Виленка, ты в консультации была?

Вилечка покачала головой.

– Не была. Значит, официально беременность не зарегистрирована… Другое дело, что для меня беременность поздняя, роды могли пройти с осложнениями… – Она задумалась, подыгрывая Герману. Думая, только бы не перейти ту грань, когда еще можно все свести в шутку.

Вилена, положив рядом с собой и придерживая рукой, чтобы не скатился, малыша, задумчиво смотрела вперед. В какое-то мгновение она подумала: «А что, в самом деле? Мой сын, останется моим… даже если будет записан на маму». На мгновение появилось чувство омерзения. «Кого мы хотим обмануть, себя? Вероятного в будущем жениха? Зачем вообще все это?» И в то же время идея подкупала и простотой, и формально чистым паспортом. «Буду я выходить замуж?» Вот об этом Вилечке меньше всего хотелось думать… После родов в голове сохранялся какой-то эйфорический туман, когда все вокруг казалось малореальным, все слова доходили медленно, собственные мысли созревали тоже медленно, и вся жизнь вокруг проходила словно за аквариумным стеклом. Она усмехнулась и, включаясь в игру, предложенную отцом, сказала:

– Я подумаю, идея необычная.

Герман оживился.

– Думай, но поскорее! – Он подъезжал к тракторному остову и повороту на Матурово. Он притормозил, пропуская велосипедиста. На багажнике того лежал привязанный магнитофон, из которого доносилась знакомая и в то же время какая-то незнакомая мелодия. До Вилечки словно сквозь вату донеслись слова: «Подойди скорей поближе, чтобы лучше слышать… если ты еще не слишком пьян… о несчастных и счастливых, о добре и зле, о лютой ненависти и святой любви…» Вилечка вдруг ощутила себя на диванчике в холле подстанции, за новогодним столом… Виктор отложил гитару и сказал кому-то: «Никольский, Константин Никольский».

Вилечка закрыла лицо руками и зарыдала, она вдруг сквозь слезы закричала:

– Как вы могли? Это же предательство! Никогда! Никогда! Это Витин сын! Витин и мой! Вы понимаете? Как ты мог, папа?

Маша повернулась к ошарашенному этими словами Герману и выразительно постучала пальцем по лбу. Она развернулась назад и стала успокаивать Вилечку:

– Девочка, успокойся. Папа просто пошутил, мы все пошутили…

– Глупая шутка, – глотая слезы и всхлипывая, сказала Вилечка. – Я Витю не брошу, – непонятно о ком сказала она.

– Глупая, – согласилась Мария Ивановна, – прости нас.

Велосипедист уехал. Герман, с трудом выходя из оцепенения от Вилечкиных слов, выкатился следом, они с Машей закрыли окна.

Вилена успокоилась, взяла у Маши носовой платок, вытирала набухший носик. Они ехали меж полей, тут тоже были видны следы урагана и смерча. Хлеба легли. Герман включил радио. Диктор объявлял:

«…прошедший ночью ураган в Рязанской области произвел разрушения в ряде сел, отмечены смерчи, скорость ветра местами достигала ста двадцати – ста пятидесяти метров в секунду. По многолетним наблюдениям, подобные явления и природные катаклизмы в окрестностях Рязани не наблюдались уже более двухсот лет…»

Герман удивленно поднял брови.