Ворожея. Любовью спасены будете...

Я ей привез духи «Нина Риччи» с целующимися голубками на крышечках в подарок. В доме был Виктор, и я тогда понял – мне здесь не светит. Вилечка приняла подарок довольно сдержанно, но пощелкала язычком для приличия: в те годы такие духи были редкостью. Но по ее глазам было видно: я – третий лишний! На Носова я не смотрел, он же меня терпел. Месяц назад он на подстанции в столовой тихо процедил: тебе не светит, не трать время. Я не внял. И видно, зря. Да я тогда кипел, от обиды оделся и, не попрощавшись, ушел. На кого я обиделся? На Витю, на Вилечку? Не знаю. Наверное, на свою судьбу. Зачем она сейчас вытягивает из меня эти воспоминания?

Мы поужинали и пили чай с конфетами и мармеладом. Виктор Викторович допил свой и, вылезая из-за стола, сказал:

– Спасибо, мам. Я пойду, мне надо уроки доделать.

– Иди, конечно. – Вилечка проводила его взглядом, подождала, пока закроется дверь в детскую. – Он меня порой пугает.

– Чем же?

– Слишком взрослый. Двенадцатилетние мальчишки себя так не ведут.

– Как «так»?

Вилечка сцепила ручки и, опершись на пальцы подбородком, сказала:

– После смерти отца мама сильно изменилась. Ты ее не знал ведь, но она так замкнулась, и я понимала: она отчего-то винит себя. И бабушка очень неожиданно уехала. Она нам объявила, что улетает, буквально за сутки. Витя пошел в школу. Я уже работала. Я так надеялась, что она нам поможет… хотя бы до конца школы… и вот на тебе, улетела! Но дело не в этом, я подозреваю, что ее отлет спровоцировал один поступок Виктора. – Я вопросительно приподнял брови. – Да, мы не ожидали. Он пришел в воскресенье домой и объявил, что окрестился. Оказывается, он уже давно собирался это сделать. Мы думали, что Витя гуляет на улице, а он ездил в храм. В тот день он принес икону и поставил на книжный шкаф в своей комнате. Бабушка Оля очень изменилась с того дня. Сильно охладела и к маме, и ко мне, и к Вите.

– Сколько ж ему было?

– Девять лет, десятый.

– Сколько?! – Я удивился.

– Ты понял. – Вилечка не стала повторять. – Зайди к нему в комнату.

Я не решился. Она настойчиво повторила:

– Загляни.

– Да ладно, парень занимается. Не стоит мешать. Я верю.

– Я понимаю, что веришь, но этого мало. Это надо видеть!

Я послушно пошел к комнате Виктора. Здесь было необыкновенно. Это не мальчишеская комната с разбросанными книгами, радиодеталями или спортивными снарядами, это келья. Огромный иконостас, мерцающая лампада и тонкий запах ладана и еще чего-то неуловимого, нежного… На той же стене с иконостасом, над письменным столом в рамке увеличенная черно-белая фотография Вити Носова в халате с ящиком в руке и фонендоскопом на шее на фоне скоропомощного рафика.

Витя-младший поднял на меня глаза, оторвался от тетради. Перехватив мой взгляд, спросил:

– Дядя Андрей, а вы хорошо знали моего папу? Я читал вашу рукопись.

– Мама дала?

– Я спросил, она разрешила.

– Неплохо знал, мы порой с ним вместе работали, до появления на подстанции твоей мамы.

– А потом?

– Потом – редко.

– Вы с ним дружили?

– Да как сказать… – Парень задавал вопросы не в бровь, а в глаз… – Опять же до прихода твоей мамы.

Виктор Викторович повернулся к столу, проговорил:

– Значит, папа у вас ее отбил?

Я чуть не рассмеялся. А ведь и вправду – отбил. Я так и сказал:

– Отбил. А разве можно отбить, если без желания?

– Нет, конечно, – серьезно сказал Носов-младший. – Она его любила.

Да уж, любила. Как дай нам Бог быть так любимыми!..

Я спросил:

– А чем это у тебя так пахнет?

– Не нравится? – спросил он чуть ревниво.

– Отчего же, очень приятно, я один запах узнал – ладан, а вот другой никак не пойму.

– Миро, – довольно сказал Витя, – я сам сначала не знал, а у меня одна икона мироточит.

Вот даже как!

Он встал и показал мне небольшую икону с изображением воина в доспехах. Я такой никогда не видел. По нижнему краю иконы блестели бисерные капельки маслянистого вещества – миро.

– А кто это?

– Святой мученик – Уар, – серьезно объяснил мальчик, – ему можно молиться за некрещеных. Я за папу молюсь, и за бабу Олю, и за маму.

От этих слов у меня перехватило горло. Мальчик. Милый Витя, Виктор Викторович… А как же детство? Беготня и игры, приключения и фантастика?! За что ты себя так ограничиваешь? Зачем тебе все это? Я не удержался и спросил:

– Зачем тебе все это?

Он пожал плечами. И просто сказал:

– Мне однажды сон приснился. Я его запомнил. Там такая старушка была, очень добрая, она мне сказала: «Сходи в церковь, окрестись и молись за папу мученику Уару». Я тогда этот сон бабушке Маше рассказал, она так плакала, я даже подумал, что это плохой сон, а она все повторяла: «Спасибо тебе, баба Марфа, спасибо…» Ну, я и пошел.

Потрясенный, вышел я из комнаты.

Вилечка ждала за столом.

– И как он тебе?

– Это… у меня нет слов. – Я налил себе полчашки уже остывающего чая, отпил. – Ну и сын у тебя!

– А у тебя как? Женился?

– Было.

– Разошлись?

Эх, Вилечка, Вилечка… А если б ты тогда не Витю выбрала, а меня? Как бы сложилась наша жизнь? Не знаю. Да и глупо это – абы да кабы… Чтобы сменить тему, я спросил:

– А где Мария Ивановна?