Воры над законом, или Дело Политковского

«Ну, поклясться — это ещё не все. А вот объясни-ка мне, как это ни разу не пришёл с проверкою в канцелярию комитета о раненых? Ни единого разу! А теперь там раскрылись наистрашнейшие злоупотребления».

Брискорн выскочил из кресла, громадный живот его заколыхался в неописуемом волнении, в глазах стоял нескрываемый испуг. Он зашептал со страхом:

«Ваше Императорское Величество… Ваше императорское Величество…».

«Что же скажешь на это? А ведь ты должен был вывести негодяя Политковского на чистую воду? Кому, как не тебе, было это сделать?»

Брискорн молчал. В глазах его стояли слёзы.

«Ну, что?»

Однако Брискорн продолжал молчать. Но что он мог сказать? Правду? О, это было немыслимо. За слово истины его ждали наикрупнейшие неприятности.

Государь знал о вражде меж ним и светлейшим князем Чернышёвым, И ежели бы Брискорн стал говорить Николаю Павловичу, что Чернышёв просто не пускал его на порог своего министерства, когда Брискорн перестал заведывать у него канцелярией, то государь всё списал бы на их вражду, и решил бы, что Брискорн клевещет на своего недруга.

И что же говорить тогда? Обманывать государя?

Этого тоже Брискорн не мог себе позволить. И он молчал.

Однако Николай Павлович не отставал, и голос его становился всё суровей, а взгляд всё строже и строже;

«А я жду ответа, любезный Бритскорн».

И Максим Максимович решился:

«Ваше Императорское Величество, Я пытался много раз проникнуть в военное министерство с инспекцией, но каждый раз натыкался на жесточайшее сопротивление».

«Смеяться изволишь? Кто же это не пускал Вас в военное министерство?»

Брискорн опять замолчал.

«Ну, говори».

«Военный министр, Ваше Императорское Величество. И сие есть чистейшая правда».

При этих словах государь выскочил из-за стола и забегал по кабинету, делая это молча и величайшем раздражении.

И наконец, сказал, не скрывая душившей его злобы:

«Слушай, Брискорн, а ты ведь настоящая шельма. И без малейшего чувства стыда. Я знаю, что Александр Иванович невзлюбил тебя. И как вижу — не зря. Потому что ты подлец. Ты хочешь мстить ему, ты желаешь опорочить его в моих глазах, его, уже тяжело больного человека. Сие недостойно благородного человека. После этого ты никак не можешь быть помощником государственного контролёра».

Брискорн стал бел, как полотно, и он весь дрожал, лоб покрылся бисеринками пота:

«Ваше Императорское Величество, клянусь, что это так. Буквально все мои попытки проверить кассовые книги комитета о раненых наталкивались на категорический отказ военного министра. Князь просто запретил мне и моим людям приходить, мотивируя тем, что у него есть свои военные аудиторы».

«А вот мне Чернышёв говорит иначе, и у меня нет никаких оснований не доверять ему. Что скажешь?»

«Ваше Императорское Величество, я не в силах лгать своему государю. И потому повторю: Александр Иванович прямо говорил, что не доверяет государственному контролю, ибо это служба поклёпщиков и клеветников».

«Брискорн, а ведь ты и правда клеветник, как я вижу теперь. Но тебе меня с Чернышёвым не рассорить, так и знай. А знай также и вот ещё что. Отныне я полагаю тебя лукавым подлецом, негодяем, отвратительной гадиной. А теперь убирайся. Видеть тебя не могу более».

Глаза Николая Павловича налились кровью, голова задёргалась, и он в ярости затопал ногами.

Сенатор Брискорн, тряся животом, испуганно ретировался из императорского кабинета.

Николай же Павлович постепенно утих, но доволен собой не был. Реванша он как-то не ощущал. Прежние самоуверенность и бодрость что-то не возвращались.

Дело Политковского всё ещё снедало его. Он решил, что после суда станет ему неоспоримо легче.

Состоявшийся по делу Политковского суд посчитал, что товарищ государственного контролёра сенатор Брискорн весьма нерадиво относился к прямым своим обязанностям, в силу чего как раз во многом и стали возможны страшные злоупотребления, совершавшиеся Политковским и чиновниками его канцелярии — Путвинским, Рыбкиным и Таракановым.

Брискорн был уволен со службы и по-монаршему соизволению навсегда лишён званий сенатора и статс-секретаря.

Правда, уже через три года, а именно в 1856-м году (вскорости после смерти Николая Павловича) Брискорн был возвращён на службу и опять возглавил канцелярию военного министерства.

Как видно, император Александр Николаевич посчитал неосновательными те обвинения, что предъявил Брискорну венценосный отец его, государь Николай Павлович. Но публично решение вернуть Брискорна совершенно ничем мотивировано не было.

Так что взяли Максима Максимовича Брискорна опять на службу. Отнюдь не извинились при этом (да и что извиняться? Сын за отца не отвечает — это я про двух государей наших), а просто взяли, как ни в чем не бывало, и всё тут. Вернули в родное военное министерство.

И он продолжил служить под началом нового военного министра. И стал ещё более осанистый, важный, солидный, с ещё более разросшимся животом. Об опале Брискорна и об том, что царь Николай был страшно им недоволен и обвинял в попустительству ворам в комитете о раненых, никто уж и не вспоминал.