Воры над законом, или Дело Политковского

Генералов скопом начали судить за… недогадливость. И было приговорено, дабы они (в совокупности) вернули в казну один миллион двести рублей серебром.

Отчего была указана именно данная сумма — об этом разговор впереди.

И отчего вдруг государь Николай Павлович стал преследовать недогадливых генералов, не могущих распознавать армейских казнокрадов — об этом тоже предстоит разговор. И уверяю: разговор будет наискрупулёзнейший. Но до него покамест далеко.

Итак, милостивые государи и всемилостивейшие государыни, 9-го февраля 1853-го года, в стольном граде Санкт-Петербурге состоялся военный суд, и длился он ровно один день, коий пролетел как единое мгновение. Суд над почтеннейшими российскими генералами и одним адмиралом. Причём все обвиняемые были членами комитета раненых и инвалидов при военном министерстве (комитет сей был учреждён по завершении войн с Наполеоном Бонапартом).

Строго говоря, в феврале 1853-го года военному суду был предан весь комитет в полном составе — опять же случай беспрецедентный для Российской империи того времени; да и для других времён.

Это был самый настоящий скандал, и преграндиозный, скажу я вам откровенно.

По распоряжению государя был арестован комитет военного министерства. И потом уже только было наряжено следствие.

И все члены комитета о раненых в той или иной степени подверглись наказанию, в том числе и тюремному. Ну, слыханное ли дело? Это всё же комитет военного министерства, управляемый высшими офицерами, полководцами нашими, в боевых сражениях доказавшими верность свою престолу.

Тут уж и ко всему как будто привыкшая петербургская публика закипела и задрожала даже. Воображение ко многому привыкших столичных жителей на сей раз было весьма сильно взбудоражено, и не на шутку.

«А уж не хватил ли на сей раз Николай Павлович лишку? Не перегнул ли палку строгий наш государь?» — стали поговаривать в столичном обществе.

И ещё судачили тогда, самые неумеренные прогнозы делая; вот некоторые из сих прогнозов:

«Ежели Николай Павлович засудил целый комитет военного министерства, то что же будет дальше?! Неужто пойдёт Его Величество и другие генеральские головы сносить?»

Но дальше, увы, ничего подобного не происходило в столице империи российской, и в области собственно военного управления.

Надобно признать, к величайшему сожалению моему, что то был всего лишь эпизодец, вызванный наисильнейшим приступом императорского безудержного гнева.

Борьба с военным казнокрадством была после этого оборвана, хотя я лично не сомневаюсь, что строгий государь наш отличнейшим образом был осведомлён в следующем.

Безобразия отнюдь не иссякли, а наоборот, продолжают неукоснительно и беззастенчиво твориться: более того — нарастают подобно снежному кому.

Да махнул, как видно, рукой император, догадался, что из начальничков российских любви страстной к казённым суммам никак не вытравить. Или недосуг Николаю Павловичу стало — забот-то у него было немеряно; забот невпроворот, можно сказать. Ещё бы! Такой громаднейшей империей управлять!

Строго говоря, всё началось и окончилось скандальнейшим делом комитета о раненых. Но страху на генералов государь-таки навёл, что, однако же, следует признать, вовсе не оберегло нас от страшной, позорной крымской кампании.

В общем, военный суд, состоявшийся 9-го февраля 1853-го года, было истинным событием в тогдашней петербургской жизни. То была этакая неожиданно яркая вспышка, много чего неприглядного осветившая.

Тем не менее, вопиющее казнокрадство в армии и при этом на самом военно-командном верху и потом преспокойненько продолжалось.

Так что показательного урока не получилось, увы, а точнее, не получилось показательного процесса. А император всероссийский явно о таковом процессе мечтал, дабы дать острастку, дабы неповадно было лихоимцам свои гнусные дела на Руси творить.

Его Величество ведь был очень большой морализатор, и вместе с тем, можно сказать, великий романтик; правда, он так и не смог научить подданных жить, служить, и командовать, не воруя. Потому, собственно, и не смог, что был романтик. Понял в итоге, что не смог справиться с воровством даже ближайших сподвижников и под конец своей императорской жизни сильно загрустил. Но мы, однако, что-то забежали вперёд.

Остановимся на факте: Император Николай Павлович более всего в приближённых ценил исполнительность, верность и преданность, и получил во многом воров. Интересно, что братец его, Александр Павлович совершенно не был романтик, и был даже циник, в верность и преданность не верил, и при нём воровства как будто было гораздо меньше.

Глава вторая. Непосредственно касающаяся комитета о раненых и его членов