Воры в доме

Глава двадцать вторая, в которой рассказывается о том, что говорилось в не дошедшей до нас книге «Ахбар ал-Багдад» на основе сочинения «Мурудж аз-Захаб ва маадин ал-джавахир», принадлежащей перу несравненного Абу-л-Хасана Али ибн ал-Хусейна ал-Масуди

Коль весенней порой

Захотят побродяжничать ноги,

Хватит пыли на старой дороге,

На забытой тропе в Марлборо.

Этот путь и не чинят,

Кто же ездит там ныне?

Словно жизненный путь,

Вьется он как-нибудь…

Это лишь направленье,

Наметка пути.

Это просто возможность

Идти да идти.

Г. Торо

… Осадок. Или даже не осадок, а тень, думал Шарипов, слегка покачиваясь в такт шагу коня. Всегда. Даже в самые лучшие, самые счастливые минуты, даже когда с Ольгой…

Но все дело в том, чтобы постоянно помнить, что это только осадок. Или тень. Главное — помнить, где свет, а где эта тень, и не менять их местами. Не черное, а только тень на белом. Даже когда тебе трудно. Даже когда тебе очень трудно — знать, что это только тень… Тень, а не ночь…

Он въехал в кишлак и свернул на боковую узкую улочку. По обе стороны — глиняные заборы — дувалы, глиняные дворы, где из глины дома, хлевы, курятники, очаги, печи — тандуры для выпекания лепешек. Глина. Серая глина и растущие на ней немыслимо красивые деревья в цвету.

На этой узкой улочке с трудом разминулись бы два всадника. А навстречу ему ехала кокандская арба с колесами выше человеческого роста. Они легко перевалят через любой арык. Шарипов подтянул повод, слегка свернул вправо и сдавил конские бока каблуками. Конь перемахнул арык и послушно прижался к дувалу.

Возница-арбакеш сидел верхом, упираясь ногами в оглобли. Пожилой таджик в поношенном халате — из прорех клочьями лезла вата, этакий Ходжа Насреддин с умным хитрым лицом, украшенным узкой седой бородой, почему-то свернутой набок.

Арбакеш внимательно осмотрел буланого карабаира Шарипова с характерной маленькой змеиной головкой: седло с деревянным, украшенным медными гвоздиками ленчиком; чепрак из белой тонкой кошмы; старинные медные тяжелые стремена с такой широкой подошвой, что наружу торчали только каблуки и задники сапог; сапоги, сшитые дедом Иваном; халат из алачи — полушелковой кустарной ткани в узкую цветную полоску; тюбетейку и платок, которым она была обвязана.

Уже проехав мимо, он оглянулся и крикнул негромко и насмешливо:

— Эй, друг, если хочешь и дальше ехать на коне, а не под конем, подтяни подпругу!

Шарипов покраснел и торопливо спешился. Действительно, старенькая подпруга распустилась. В дорогу он всегда брал это доброе старое седло, чтоб ничем не отличаться от любого проезжего, но подпругу следовало уже сменить.

«Вот, — думал Шарипов, похлопывая по шее коня, который баловал, пытаясь его куснуть за плечо, и мешал затянуть подпругу потуже, — вот покажи и через год этому арбакешу моего коня, халат или сапоги, и он безошибочно скажет, где и когда он их видел. «Афганец» не мог проехать невидимкой. Если даже считать, что его сбросили на парашюте с самолета — коня на парашюте не сбрасывают. Где-то он его взял. Вернее, кто-то ему его дал. Иначе было бы известно, что где-то пропал конь. Особенно такой конь…»

Он прислушался. Из-за дувала все время доносились мерные и редкие удары дойры — таджикского, большого, как колесо, бубна, а теперь послышался голос:

Канари надарад бийабанн ма,
Карари надарад дилу джани ма…
Предела нет пустыне наших дней,
Покоя нет душе и сердцу в ней…

Шарипов сел в седло, приподнялся на стременах и заглянул за дувал, но певицу закрывали буйно цветущие ветви урюка — абрикосовых деревьев. Тогда он проехал вдоль арыка до ворот и снова заглянул за дувал.

Девочка лет двенадцати, не более, со множеством тонких косичек, украшенных вплетенными в них цветными нитками, легко постукивая пальцами по натянутой коже дойры, пела газел Руми.

Канари надарад бийабанн ма…

Девочка смолкла. Она заметила Шарипова и смущенно прикрыла лицо широким рукавом, краешком глаза все же поглядывая на проезжего.

«Как только я отъеду, она бросится к первой попавшейся щелке в дувале», — улыбнулся про себя Шарипов. Он сжал ногами бока коня так, что тот с места перешел в рысь, и оглянулся. Над дувалом показалась и сразу же исчезла черноволосая головка.