Воры в доме

— Вы мне действительно не товарищ, — сказал Николай Иванович. — Ни вы, ни ваши начальники — можете это тоже занести в протокол. И вы и они плохо думаете о нашем государстве, если считаете, что его основы так легко подорвать. Нет, у нас действительно самый прочный и самый перспективный строй, если его не могут поколебать даже такие люди, как вы. Я до сих пор был беспартийным. Но когда меня освободят, — а меня еще освободят, — я вступлю в партию. Потому что будущее за этим строем.

— И вы вступили? — спросил Шарипов.

— Да, вступил.

Глава девятая, в которой заходящее солнце бросает свои прощальные лучи

Насчет личной осведомленности автора этих заметок читатель может быть покоен.

Записки герцога Сен-Симона

Грише очень хотелось отправиться в космос. Но это вовсе не значило, что ему не нравилась жизнь здесь, на Земле. Нет, наоборот, он находил ее замечательной.

Правда, имелись отдельные недостатки, или, как говорил старший лейтенант Федоров, руководивший у них строевой подготовкой, недоработки. В частности, в Африке. Грише не нравилось, что империалисты протянули туда свою руку и не дают расправиться плечам угнетаемых колонизаторами африканских народов.

Не нравилось Грише и то, что, как об этом правильно писала «Комсомольская правда», разлагающееся искусство Запада оказывает тлетворное влияние на отдельных несознательных советских людей. Гриша имел в виду неприличный, по его мнению, танец рок-н-ролл, которым, как это выяснилось на заседании комсомольского бюро, увлекался даже один из комсомольцев, солдат их подразделения, а также абстракционистские картины, фотографии с которых публиковали журналы «Огонек» и «Крокодил».

Но в остальном все было очень хорошо. А если говорить лично о нем, о Грише Кинько, то можно даже сказать — замечательно. За отличное несение службы и бдительность, в результате которой была выявлена незарегистрированная радиостанция, старший сержант Кинько получил благодарность командования и внеочередное увольнение в город.

Он вошел в кафе — малолюдное и какое-то сумрачное в этот ранний час, — было занято только два столика. За одним сидела толстая усатая старуха с ребенком, а за другим — лысый толстяк в таджикском халате, надетом поверх обыкновенного костюма, — и сел за свободный столик.

Несмотря на то, что в кафе было так мало людей, он знал, что если это произойдет, то именно здесь. И знал, как это произойдет.

Он попросил официантку дать ему мороженого. Две порции. В одно блюдце. Смеси — сливочного и шоколадного. А клубничного не класть. И два стакана сельтерской воды. С сиропом.

Это будет так. Она студентка первого курса с золотистыми волосами, заплетенными в две тяжелые косы — одна сзади, а другая нечаянно перебросилась вперед через плечо, — войдет в кафе и сядет за соседний столик. Он очень захочет с ней познакомиться, но не будет знать, как это сделать. И вместо того чтобы говорить всякие глупости, к которым, по их рассказам, прибегали его товарищи — вроде «извините, но я вас где-то видел», или: «простите, не вы уронили этот платочек», — он просто скажет:

— Вы не рассердитесь, если я сяду за ваш столик? У меня сегодня особенное настроение, я получил благодарность командования и увольнительную вне очереди, и мне бы хотелось начать этот счастливый день с разговора с вами.

— Что ж, садитесь, — скажет она, перебрасывая назад за плечо свою золотую косу.

Ему принесли мороженое, и, чуть отодвинувшись и наклонившись над столом, так, чтобы не капнуть на штаны, он принялся за него, зачерпывая ложечкой поочередно то сливочное, то шоколадное.

— Не правда ли, вы учитесь? — спросит он.

— Да, — ответит она.

— Скажите, пожалуйста, — в каком учебном заведении?

— В педагогическом институте, на литературном отделении.

— Это мечта моей жизни, — скажет он, — поступить в вуз. Только мне хочется поступить на радиофакультет, потому что это мое любимое дело. А литературу я тоже очень люблю и много читаю. Я недавно прочел книгу одного иностранного писателя Генриха Манна. Она называется «Доктор Фаустус». Мне ее дали в нашей библиотеке. Библиотекарь говорил, что книга очень сложная и я, может быть, не все пойму. Но я все понял. А вы читали эту книжку?

— Да, — ответит она, — читала. Но книжка эта в самом деле очень трудная, и я не поняла, какую же музыку все-таки писал ее главный герой.

— На этот вопрос очень трудно ответить. Но я думаю, что эта музыка была похожа на музыку великого немецкого композитора Людвига ван Бетховена.

— А вы вообще музыку любите? — спросит она.

— Я очень люблю музыку, — ответит он. — И симфонии таких великих композиторов, как Чайковский, Римский-Корсаков, Мусоргский, и народные песни. Я не люблю только всякие рок-н-роллы и буги-вуги, потому что в них, по-моему, нет никакой музыки, а только кошачьи завывания.

— Мы с вами одинаково смотрим на этот вопрос, — скажет она.