Воры в доме

Он быстро пошел вслед за Вединым, но, когда проходил мимо стола, поднял положенный поперек кий, не целясь, ударил и продолжал путь. Когда он уже открыл дверь, кремовый полированный шар медленно, нехотя подкатился к углу и сполз в лузу.

Глава четвертая, в которой за окнами раздается леденящий душу крик

Видите, читатель, как я предупредителен: от меня одного зависело стегнуть лошадей, тащивших задрапированную черным колымагу…

Д. Дидро

Профессор Ноздрин сложил письмо и посмотрел на Володю с любопытством и удивлением.

— Очень рад, — повторил он, на этот раз значительно сердечнее. — Никогда бы не подумал, что у Владимира Никитича такой рослый сын. — Он подошел почти вплотную к Володе и, чтобы видеть его лицо, отбросил голову назад. — Вы ужинали?

— Да, — нерешительно ответил Володя. — То есть скорее нет. Я пил чай. В поезде…

— Мы сейчас поужинаем, затем поедем в гостиницу и заберем ваши пожитки. Жить вы будете у нас. Это категорически… — И, не давая возразить, перебил сам себя: — Неужели вы подумали, что я могу оставить в гостинице сына моего старого друга — академика Неслюдова.

Как всегда в минуты нерешительности, Володя поправил очки и надул щеки.

Сын академика Неслюдова. Сын академика Неслюдова. Это имя преследовало его всю жизнь: в школе, в университете, а может быть, еще и в детском саду. Когда-то, на первом курсе университета, он очень слабо ответил на экзамене по античной литературе, и ему все-таки поставили четверку. «Еще бы, сын академика Неслюдова», — сказал кто-то из товарищей. Он был готов тогда переменить фамилию. Он никогда не пользовался машиной отца. Никогда не брал у него денег. Никто не одевался так плохо и бедно на их курсе, как он. Вот и сейчас он аспирант, без пяти минут кандидат наук, а старенький синий шевиотовый костюм на нем лоснится, а руки далеко выглядывают из рукавов. И снова ему предстоит жить здесь в роли «сына».

— Сын Владимира Никитича Неслюдова — Владимир Владимирович, — представил Володю Николай Иванович своей жене.

— Анна Тимофеевна, — назвала она себя.

Затем он познакомился с дочками — Татьяной и Ольгой, подумав при этом, что здесь, как и во многих других русских семьях, не обошлось без «Евгения Онегина», и с внучкой Машенькой — маленькой девчушкой со смешливым и, как показалось Володе, даже чересчур ироническим выражением лица.

Руки ему не предложили помыть, а сам он почему-то постеснялся попросить об этом, и сел за стол с немытыми руками и принялся за чай и бутерброды.

Николай Иванович развернул письмо и заглянул в него.

— Владимир Никитич, — сказал он, — пишет, что вы владеете персидским языком.

— Да, — ответил Володя.

— Хорошо?

— Не очень хорошо, конечно. Но читаю и говорю, да и написать могу.

— А с таджиком объясниться вы сможете? — Николай Иванович перешел на таджикский язык.

— Смогу, — ответил Володя по-таджикски. — Со мной на курсе учились таджики, и в общем они меня понимали.

— А как у вас с турецким? — спросил Николай Иванович, снова заглядывая в письмо.

— Читаю. Говорю плохо. Да и читаю со словарем.

— А с арабским?

— Арабский знаю.

— Говорите свободно?

— В общем свободно.

— Очень хорошо, — заключил Николай Иванович с такой гордостью за Володю, словно это он научил его всем этим языкам. — А какие это «несколько европейских языков»?

— Английский, немецкий, французский. Немного итальянский и испанский. Латынь. — Володя искоса посмотрел на синеглазую, редкостно красивую Ольгу, которая сидела против него, и снова опустил глаза на бутерброды.

— Что ж, это весьма основательная подготовка, — решил Николай Иванович. — Весьма основательная. Ну, а судя по тому, что пишет Владимир Никитич, вы хорошо знакомы и с особенностями жизни Хорасана и вообще Востока в средние века… Но сознаюсь, никогда бы не подумал, что такой убежденный естественник, как академик Неслюдов, вручит своего сына госпоже Клио — грустной и переменчивой музе истории.

Володя вздрогнул и беспокойно оглянулся. Где-то на улице раздался продолжительный и странный крик — громкий, натужный, мучительный. Он быстро обвел взглядом присутствующих. Николай Иванович как ни в чем не бывало маленькими глотками пил чай из высокого стакана в серебряном подстаканнике, Анна Тимофеевна положила прозрачное абрикосовое варенье в стеклянное блюдце.

— Что это? — спросил Володя.

— О чем вы? — не понял Николай Иванович.

— Вот этот крик.

Он увидел, как потупилась Таня, как широко открыла глаза Машенька, как с ложки, которую держала Анна Тимофеевна, варенье закапало на скатерть.

— А, это осел, — спокойно сказал Николай Иванович. — Химар по-арабски.

Машенька фыркнула.

— Маша, — предостерегающе сказала Анна Тимофеевна. — Ты уже поужинала? Можешь встать из-за стола.