Воры в ночи. Хроника одного эксперимента

Он согрешил, пообедав в небольшой арабской столовой, где готовили не слишком опрятно, но дешево и вкусно. Толстый хозяин конфиденциально поведал ему, что защитник ислама Гитлер скоро уничтожит Британскую империю, вернет страну арабам, а евреев сбросит в море — за исключением Джозефа, — которого как личного друга хозяина и образованного человека пощадят и, возможно, даже назначат на важную должность при условии, если он внесет кое-какой капитал.

Он пил не спеша крепкий сладкий кофе и делал в записной книжке пометки о сделанных покупках, затем поднялся и в разгар послеобеденной жары снова отправился по делам. Купил фанеру и сапожную мазь, солнечные очки и противозачаточные средства, зубные щетки и порошок от насекомых. Потом отнес очки доктора философии в оптическую мастерскую и решил доставить себе особое удовольствие — посетить книжный магазин Рингарта, откуда вышел через час с купленной за три пиастра брошюрой о борьбе с вредителями помидоров для киббуцной библиотеки. Стемнело, и потому, как были натянуты его нервы, он понял, что начался хамсин. Почему-то он беспокоился за Дину, хотя когда он последний раз видел ее, она выглядела не хуже и не лучше, чем обычно. Может быть, потому он беспокоился за нее, что знал, как тяжело действует на нее весенний хамсин. Но Дине он ничем не мог помочь.

Поужинав в рабочем клубе и прослушав лекцию о новом русском театре, он отправился в дешевую ночлежку, где всегда останавливался, когда бывал в Хайфе. Помещение было тесное, с клопами, содержал его религиозный еврей из Польши. Три человека, которые ночевали с ним в одной комнате, пришли, когда он уже спал.

На следующее утро Джозеф взял себе пару свободных часов и пошел в суд, где слушалось дело о нелегальной иммиграции, о чем он узнал в правлении кооператива. Он никогда не был в мировом суде и был поражен мрачным видом помещения и обыденностью его атмосферы. На скамьях с сонными лицами сидели вперемешку полицейские и штатские. На возвышении сидел судья, пожилой человек с равнодушным лицом. Стол судьи был с мраморной покрышкой — единственное, что придавало торжественность процедуре. Слева от возвышения стояли две скамьи для подсудимых.

Когда Джозеф вошел в комнату, старый араб в красной феске стоял перед скамьей подсудимых и с волнением произносил речь, которую судья слушал, сонно разглядывая свои ногти. Английский сержант полиции слушал араба с выражением праведного негодования на лице. Выяснилось, что сержант обвинил араба в жестоком обращении с мулом. Шкура животного покрылась язвами от кожной болезни. Сержант предварительно добился запрещения использовать мула на работах, пока он нездоров. Однако в указанный день сержант видел мула, запряженного в тяжело нагруженную копрой повозку, стоящую у хижины араба на горе Кармель. С другой стороны, араб готов был представить десять свидетелей для доказательства того, что последние три недели мул не работал, и никто из зрителей не сомневался, что свидетелей он представит.

Араб остановился, чтобы перевести дух, и судья, казалось, проснулся.

— Спроси его, — обратился он к переводчику, — не считает ли он, что сержант лжет?

Араб протестующе поднял руки: он такого не говорил!

— В таком случае он признает, что запряг мула в телегу?

Араб снова запротестовал.

— Но это то, что утверждает сержант, — сказал судья.

Араб на какой-то момент замолк, затем снова разразился потоком слов.

— Он говорит, — объяснил переводчик, — что мул стоял перед телегой, но запряжен не был.

— Зачем же он его так поставил? — спросил судья

— Он говорит, — объяснил, усмехаясь, переводчик, — что это свободная страна, и он может поставил мула, где хочет.

— Пятьдесят пиастров или два дня тюрьмы, — объявил судья.

Сержант удовлетворенно улыбнулся, а продолжающий протестовать араб был выведен из зала суда. Затем слушалось дело молодого бедуина из Трансиордании, обвиняемого в нарушении правил уличного движения. Нарушение заключалось в езде на верблюде по внутренней полосе дороги. Он был оштрафован на 10 пиастров и презрительно протянул ассигнацию в10 фунтов, которую клерк не мог разменять. Бедуин и клерк вышли из зала суда, громко переругиваясь. Судья перебирал бумаги.

— Бродецкий Вильгельм, нелегальный иммигрант, где он?

В ряду перед Джозефом началось движение. Арабский полицейский поднялся и подтолкнул сидевшего рядом с ним невысокого худого человека со слуховой трубкой. Человек этот еще раньше заинтересовал Джозефа тем, что все приставлял трубку к уху и вытягивал шею, пытаясь понять, что происходит. Шея была худая и длинная, как у золотушного ребенка. Человек потешно встал, протиснулся мимо арабов, сидящих в его ряду, и быстрыми, нервными шагами последовал за полицейским к скамье подсудимых.

— Есть ли у него адвокат? — спросил судья.

— Я его адвокат, ваша честь, — встал в первом ряду высокий бледный человек.

— Как обычно, господин Вайнштейн? — сухо спросил судья.

— Да, как обычно, ваша честь.