Восемь дней Мюлера

Мюллер вздрогнул. Он когда погружается в работу, от всего окружающего отрешается, ничего не замечает, кроме разделанного тела, а когда зовут - пугается. Однажды Ион попробовал не окликать Мюллера голосом, а неожиданно хлопнуть по плечу, но вышло еще хуже - Мюллеру почудилось, что мертвец ожил и нападает, Мюллер как завизжал, как замахал скальпелем, Ион едва увернулся. Нет уж, пусть лучше Мюллер пугается. К тому же, это забавно.

Но сегодня Мюллер испугался слабо и как-то неуверенно. дернулся, зыркнул туда-сюда и пробормотал негромко и монотонно:

- А, это ты...

- У тебя через час лекция, - сообщил Ион.

Мюллер спокойно, но в грубых выражениях объяснил, что на лекцию не пойдет.

- Что, интересный случай? - спросил Ион.

- Да нет, не особо, - ответил Мюллер и пожал плечами. - Приступ как приступ. Еще печень увеличена от пьянства, вон, гляди, - он нагнулся, порылся в тазике, нашел нарезанную ломтями печень, выложил на стол один ломоть, затем другой. И продолжил тем же ровным голосом: - Жировое перерождение видишь?

- Угу, - неуверенно кивнул Ион.

Никакого жирового перерождения он не видел, но Мюллер лучше знает, он ведь гений.

- Начальная стадия, - сообщил Мюллер. - С такой печенью жить да жить. Как думаешь, лет пять с такой печенью можно прожить?

- Не знаю, - пожал плечами Ион. - Наверное, можно.

- А десять? - спросил Мюллер.

Ион задумался.

- Нет, - сказал он после долгой паузы. - Думаю, десять лет с такой печенью не прожить.

- Вот и я так думаю, - кивнул Мюллер.

Бросил печень обратно в тазик, взял в руки надрезанное сердце, покрутил, тоже бросил в тазик.

- Ну, все ясно, - сказал Мюллер. - Пора заканчивать.

Протянул руки к голове покойницы, взялся за скальп, стал натягивать обратно на пустоголовый череп. Стало видно лицо женщины, Ион глянул на него и ахнул:

- Да это же Лайма!

- Да, Лайма, - согласился Мюллер. - Ночью во сне померла. Прихожу утром, думаю, чего не встает, а она холодная.

- Лайма, - повторил Ион.

- Хорошая смерть, - сказал Мюллер. - Раз, и готово, и мучиться не надо, не как при гангрене или, скажем, при раке. Тоже хочу так помереть, без страданий. А ты, Ион?

- Чего? - автоматически переспросил Ион. - Ах да...

Он смотрел на лицо Лаймы, расплывшееся от переедания, но не уродливое, нет, из всей ее фигуры лицо сохранилось лучше всего, красные щеки, красный нос - ерунда, это ее почти не портит, и тонкие фиолетовые ниточки вдоль кровеносных жил... Она даже красивее стала, чем при жизни, что-то в ней появилось будто бы не от мира сего...

- Да, ты прав, я тоже заметил, - сказал Мюллер.

- Я вслух говорю или ты мысли читаешь? - спросил Ион.

- Вслух, - объяснил Мюллер.

Они помолчали. Затем Ион сказал:

- Не ходи сегодня на лекцию.

- Не пойду, - кивнул Мюллер.

- А я бы не смог свою жену так разрезать, - сказал Ион.

- Я тоже, - сказал Мюллер. Перехватил изумленный взгляд товарища и пояснил: - Здесь не Лайма лежит, это только плоть, сарк, как древние говорили. Лаймы больше нет.

- Все равно я не смог бы, - сказал Ион. - Страшно. Да и боги...

- Чего боги? - не понял Мюллер.

- Разгневаются, - сказал Ион. - Ну, могут разгневаться, это же все-таки... Не хочу пророчить...

- Да ну, забей, - отмахнулся Мюллер. - С богами у меня все схвачено. Птааг мне помогает, тем более как раз пять лет прошло...

- Чего? - переспросил Ион.

- Не бери в голову, ерунда, , - сказал Мюллер. - Долго объяснять, да и не нужно. Это наше с Птаагом дело, только нас двоих касается. Птааг добрый, меня любит, все сделает, как надо.

- А как надо? - спросил Ион.

- Не знаю, - пожал плечами Мюллер. - Такие вещи узнаешь только задним числом. Боги на то и боги, что непостижимы. Вот, помнится, однажды,...

Мюллер отошел от стола в угол, к умывальнику, стал намыливать руки. Сколько же на них кровищи, слизи всякой, мясных ошметков... А он стоит и не замечает... Впрочем, на его месте... не приведи боги оказаться...

Губы Мюллера шевелились, рот открывался и закрывался, Мюллер рассказывал какой-то занимательный случай. Ион слушал и ничего не слышал. Ему показалось вдруг, что все вокруг ненастоящее, что он больше не главврач Ион, личный дворянин (хотя после революции уже не важно, личный или потомственный), а какой-то сказочный персонаж, чья единственная функция - стоять с выпученными глазами и оттенять Мюллерово горе, как на сцене второстепенные актеры стоят с такими же дурнысм глазами, а примадонна умерла, герой-любовник рыдает либо, наоборот, пытается вести себя как обычно, вот как Мюллер сейчас, хотя нет...

В какой-то момент Ион заметил, что Мюллер больше не моет руки, а стоит, как застывшая статуя с остекленевшими глазами, уставившись в одну точку, а из уголка рта стекает слюна. Неужели удар хватил? Что он только что говорил про непостижимость богов? Все схвачено, да? Жили и умерли в один день, как в сказке? Но в сказках благородный герой не выпускает любимые кишки в тазик. В сказках цветочки, птички, бабочки...

Краем глаза Ион уловил движение, повернул голову и тоже застыл как статуя.