Восемь Драконов и Серебряная Змея

В последний раз раскланявшись с лоянским судьей, молодая пара двинулась по улице, ведущей от ямыня к рыночной площади. День в древнем городе, усилиями танских правителей приблизившемся к столице своими богатством и многолюдием, начинался рано, но горожане пока еще лишь выбирались из теплых постелей, не успев наполнить широкие мощеные улицы Лояна обыденной шумихой. Приметив сонного торговца сладостями, что явно поспешил начать рабочий день, и сейчас скучал на обочине, Инь Шэчи подошел к нему, и приобрел несколько палочек любимой сладости Му Ваньцин — засахаренных ягод, получив в награду улыбку жены, и ее нежный поцелуй.

— Я припоминаю, вчера, перед тем, как мы наткнулись на труп того отравленного бродяги, ты говорил что-то о единственном для нас способе разведать силы секты Синсю, — задумчиво проговорила девушка, лениво покусывая красный шарик лакомства.

— Я говорил такое? — округлил глаза Шэчи в неподдельном удивлении. — Правда? — Му Ваньцин растерянно кивнула. Юноша некоторое время молчал, в задумчивости скребя подбородок, но вскоре, его лицо просияло пониманием.

— Вспомнил! — заявил он. — Когда ты отказалась пускать меня к Цяо Фэну, чтобы истребовать помощь его младших с разведкой в обмен на услугу, я хотел сказать, что нам остался один-единственный способ придумать хороший план действий. Хочешь услышать его, жена моя? Он работает с любыми сложными вопросами, не только теми, что касаются противостояния врагу.

— Конечно, — заинтересовалась Ваньцин. — Говори скорее, Шэчи, что это за чудесный способ?

— Чудесного в нем мало, — хитро улыбнулся юноша. — И он, по сути, прост: когда долго думаешь над чем-то, и ничего не придумывается, до того, что положение кажется безвыходным, нужно отвлечься на что-то иное. Неважно, на что — сгодятся вино, игры на деньги, бои сверчков, посещение дома удовольствий… кхм, — он смущенно закашлялся, и поспешно добавил:

— Не то, чтобы какие-то грязные девки могли и близко сравниться с великолепием той несравненной богини, что шествует сейчас рядом со мной, и осеняет своей благодатью мою постель каждую ночь. Нет, о веселых домах мы, конечно же, и думать не станем. Я и упомянул-то их лишь из давней привычки.

— Я всегда знала, что ты — бесстыжий развратник, — припечатала Ваньцин. Девушка сурово нахмурилась, но ее глаза смеялись, глядя на искреннее смущение мужа. — Только редкостный прелюбодей мог потащить девицу в постель вечером первого же дня их знакомства. Ладно, забудем о домах удовольствий и твоих похождениях в их стенах… пока забудем. Расскажи побольше о твоем способе отвлечения.

— Да больше и рассказывать-то нечего, — с облегченным видом заговорил Шэчи, заметно радуясь смене темы. — Человеческий разум, не могущий справиться с какой-либо задачей, зачастую просто не видит ее удачного решения, ослепленный всеми неудачными, о которых успел подумать. Стоит ему отойти от непрерывных раздумий о решаемом вопросе, и ответ сам придет, словно ниспосланный небом. Нужно только отвлечься хорошенько. Я часто применял этот способ, и он неизменно срабатывал.

— И, конечно же, чаще всего ты применял его в веселых домах, — с притворной строгостью отметила Му Ваньцин. Глядя на вновь смутившегося юношу, она весело рассмеялась. — Не обижайся, муж мой, я просто шучу, — добавила она, чуть крепче сжав его ладонь.

— Клянусь, любимая жена моя, после встречи с тобой, я и думать забыл о других женщинах, — проговорил свекольно-красный Шэчи. — Даже во хмелю и во сне, никто, кроме тебя, не приходил мне на ум.

— Я верю тебе, мой милый муж, — легко согласилась Ваньцин, и, обняв юношу за плечи, коротко поцеловала его в щеку. — Твое смущение — лучшее тому доказательство. Послушай лучше тот способ отвлечься, что я предложу, — веселье ушло из ее голоса, сменившись отрешенностью.

— Глупая болтовня того безумца, Юэ Фансяна, хоть и не несла в себе ничего полезного, но все же заставила меня задуматься, — медленно заговорила девушка. — Задуматься о том, что каждый из нас смертен, и время, отмеренное нам великим небом, не так уж и велико. Пэн Цзу, что прожил сто тридцать лет, до сих пор остается старейшим из смертных, а славный Ма Мэнци, умерший от старости в сорок семь лет, считался отжившим полный жизненный срок[3]. Моя мать уже немолода — несколько лет назад, ей исполнилось сорок. Пусть старость и не осмеливается пока приблизиться к ней, матушка давно шагнула за половину своего жизненного пути. Я же, — голос Му Ваньцин дрогнул, и она на мгновение умолкла.

— Я же долгое время не знала, что мы — мать и дочь, — продолжила она, тише и медленнее. — Я не успела узнать ее по-новому, без стоящих между нами боли и горечи восемнадцатилетней разлуки с моим отцом. Я… скучаю по ней, Шэчи, — призналась она. — Скучаю по матери, которой не имела, и которую знала лишь как учителя. Скучаю уже долго. Я не хотела говорить тебе об этом, чтобы не нарушать твои планы, но раз уж срочных дел у нас нет, мы могли бы…