Восемь Драконов и Серебряная Змея

— Конечно, предательница ведь с ними, — зло прошипел седовласый. — Ей, мерзавке, известны многие тайны моей семьи, но не все, не все, — его смех зашуршал ползущей змеей. — Ничего страшного — того, что знаю я, хватит для обучения А Чоу. Когда он завершит свою подготовку, все враги семьи Мужун заплачут кровавыми слезами! Все они вспомнят меня, Мужун Фу, перед тем, как мой наследник заберет их жизни!..

Бао Бутун едва слышно вздохнул. Одержимость его старшего местью, оставившая след даже в имени его первенца[1], очень не нравилась старому воину. Он прекрасно помнил тот бой, в котором погиб Гунъе Гань, как и тот, что стоил Мужун Фу всей накопленной силы. Помнил, и не хотел их повторения для малыша Чоу. Но он знал, что его старший не послушает увещеваний давнего соратника, как не слушал он жену, замкнувшуюся в себе, и редко выходящую из своих комнат. Новое поместье семьи Мужун все чаще напоминало Бао Бутуну склеп, в котором поселился мстительный дух, дух пока еще живого мертвеца, некогда бывшего лучшим воином юга. Один лишь маленький Чоу разбавлял окружающую их могильную тишину своими играми и выходками. Старый воин оглядел усердно тренирующегося мальчика, и попытался выбросить грустные мысли из головы.

* * *

Двое сорванцов, мальчик и девочка, чумазые, босые, и в холщовых рубахах не по размеру, с радостными воплями гонялись друг за другом, ловко перепрыгивая через напуганных кур, и огибая посадки брюквы. Крепкий ещё старик увлеченно копался в огороде, прикрыв голову от палящего солнца широкой соломенной шляпой. Двое пожилых тётушек самозабвенно беседовали у колодца, позабыв о пустых ведрах — судя по сердитым голосам, беседа шла о нравах распущенной молодежи, совсем забывшей приличия. Но самой важной личностью в этой большой и дружной крестьянской семье была, без сомнений, молодая мать.

Все ещё двигающаяся чуть неуверенно, она держала на руках младенца, замотанного в пеленки так, что одни лишь большие, любопытные глаза выглядывали из-под слоев ткани, с интересом осматривая такой огромный и незнакомый мир. Муж женщины осторожно поддерживал супругу под руку, что-то ласково ей говоря, и та с добродушной улыбкой кивала в ответ.

Е Эрнян, наблюдающая за всем этим благолепием с вершины близлежащего холма, скривила губы в недовольной гримасе. Она уже долго подумывала о том, чтобы перелететь через невысокую ограду хутора с помощью техники шагов, выхватить младенца из рук неуклюжей простолюдинки, и сбежать от криков и суматохи ограбленной семьи, чтобы вволю понянчиться с украденным ребенком. Но вместе с зовом этой давней привычки, Способная на Любое Зло ощущала нечто иное — нежелание. Нежелание видеть, как счастье и нежность на лицах молодой крестьянской пары обращаются ужасом и горем, как увлеченная беседа тётушек превращается в надрывный плач, как старик в огороде смотрит ей вслед с бессильной злостью, шепча проклятия, как умолкают дети, придавленные общим горем. Нежелание отнимать радость у счастливой семьи.

Е Эрнян тихо выругалась под нос, старательно гоня странные для нее мысли. Она подумала, что, скорее всего, крестьянский отпрыск слишком уродлив, и недостоин стать временной заменой ее пропавшему сыну. Она быстро устанет от этого убогого дитяти, и ей снова придется искать семью, в которую она подбросит надоевшего младенца…

— Что вы делаете, госпожа? — раздался сзади удивленный голос. — Быть может, вам нужна какая-то помощь?

Оборачиваясь, женщина ощутила укол стыда и злости на себя — настолько потеряться в мыслях, что некто сумел подобраться к ней незамеченным! Старой злодейке совершенно точно следовало вести себя осторожнее.

Ее взгляду предстал самого обычного вида юноша в монашеских халате и накидке серого цвета, с гладко выбритой лопоухой головой, и удивлёнными, по-детски доверчивыми глазами. Посмотрев ей в лицо, он с застенчивой улыбкой поклонился.

— Проваливай, лысый осел, — отрешённо бросила Е Эрнян, пытаясь понять, где же она видела этого монаха. — Хотя нет. Стой на месте и не двигайся. Теперь, поверни голову налево. На мое «лево», а не твое, дурень! Ладно, и так сойдёт. Теперь, в другую сторону. Голову поверни в другую сторону, недоумок!..

Молодой монах безропотно повиновался ее сердитым командам, вертясь во все стороны, наклоняясь, и показывая женщине открытые ладони. Наконец, требования Е Эрнян иссякли, и она умолкла, глядя на юношу с сомнением, неверием, и толикой робкой надежды.

— Вам, э-э-э, нужно что-то ещё, госпожа, или я могу идти? — неуверенно поинтересовался сбитый с толку юноша.

— Сколько тебе лет? — глухо спросила женщина, оставив без внимания его слова.

— В-восемнадцать, — растерянно ответил молодой монах. — В прошлом месяце исполнилось.

— Как тебя зовут? — задавая вопрос, она неожиданно шмыгнула носом.

— Мое монашеское имя — Сюйчжу, госпожа, — промолвил юноша. — Мирского имени у меня нет — я сирота, воспитанный в Шаолине.

— Сирота… — протянула Е Эрнян, блестя увлажнившимися глазами, и вдруг, радостно вскрикнув, стиснула юного монаха в крепких объятиях, и заплакала навзрыд.