Восемь Фаберже

– Я не представляю себе, что он мог сказать, чтобы опровергнуть материал, который я собрал, – голос репортера звучал уже громче и тверже. – Я готов подписаться под каждой буквой.

– Ты сделал все, что мог, – Мэлколм покачал головой. – Информацию, которую дал мне Арманд, просто невозможно было получить из других источников, а от тебя он ее скрыл, потому что это не его тайна. Он доверился мне под честное слово, и я теперь не могу его нарушить. К сожалению, как главный редактор, я должен иногда принимать такие решения. Мы не опубликуем твою статью. Но я хочу, чтобы ты знал, что к твоей работе нет никаких претензий. Более того, я намерен выплатить тебе бонус в три тысячи долларов за отличную работу и в качестве утешения за то, что ее не увидят читатели.

– Это… Джеймс, что происходит? – Бакстайн повернулся к Майклзу. – Я даже не знал, что так бывает, Джеймс!

– Ты ничего не проходил про такие ситуации в «Коламбии», Норман, – проворчал Майклз. – А в жизни случается всякое. Иногда у твоего главного редактора бывают источники, к которым у тебя нет доступа, и они могут сообщить ему нечто, полностью меняющее суть статьи.

– Тогда он может отредактировать статью, но не снять! – Бакстайн покраснел и сжал маленькие кулачки. Мэлколм ненавидел его в эту минуту, но еще сильнее ненавидел себя. «Скорей бы ты уже горел в аду, Арманд», – подумал он с тоской.

– К сожалению, ее нельзя отредактировать так, чтобы она не потеряла смысл или я не раскрыл источник информации, – произнес он вслух. – Ситуация в самом деле нештатная. У меня такое в первый раз за… Сколько, Джеймс, – лет пять? Больше?

– Последний раз нам пришлось «убить» статью три года назад, – сказал зам главного редактора. Впрочем, он мог назвать любой срок: Мэлколму было очевидно, что Майклз встал на его сторону.

– Так или иначе, Норман, это очень трудное решение, и я должен был тебе его объяснить. – Пора было заканчивать разговор.

– Мне… нужно подумать, что делать дальше, – потупился Бакстайн. И Мэлколм понял: мальчишка не то что не поднимет скандал – он даже не уволится, и бонус примет как миленький! У председателя отлегло от сердца. Но ненадолго: прикрыв с облегчением глаза, он вдруг увидел Арманда Хаммера, с улыбкой протягивающего ему яйцо.

Когда Бакстайн вышел прочь, Форбс сел на край стола рядом с Майклзом. Помолчали.

– В статье на самом деле лажа? – спросил редактор своего начальника.

– Это как посмотреть, – пожал плечами Форбс. – Чтобы рассказать историю Арманда, мало любой статьи, Джеймс. Жаль, что ты его не слышал сегодня. И спасибо, что поверил мне.

– В моем положении не верить тебе – вредно для здорового сна и аппетита, – отвечал Майклз. – Если ты не возражаешь, мне пора на встречу.

Он соскочил со стола и вышел из кабинета, оставив Мэлколма одного.

Делать председателю было больше нечего – встречи-то он отменил, – так что Мэлколм вернулся в таунхаус и снова извлек на свет божий тринадцатое яйцо.

Глядя на него, председателю было что вспомнить. Свое большое яйцо номер один он купил… господи, уже двадцать два года назад! Мадам Вальска, чей список мужей мог бы стать ранней версией знаменитого списка «Форбса», распродавала свои безделушки, и среди них – это покрытое розовой эмалью яйцо-часы со змеей. Мэлколм заплатил пятьдесят тысяч долларов, гигантскую по тем временам сумму. Журнал еще не был таким невероятно успешным предприятием, в какое вырос при Мэлколме: нынешний председатель только что принял бразды правления после смерти старшего брата, Брюса. Мэлколм не мог тогда так свободно тратить деньги и всерьез беспокоился, не слишком ли азартно он поторговался с Александром Шаффером, владельцем ювелирного магазина «В старой России» на Пятой авеню. Теперь-то ясно, что он все сделал правильно: даже с учетом инфляции яичко стоит на порядок дороже.

А Шаффер умел извлекать выгоду даже из поражений, в этом Мэлколм убедился на следующий же день. Оборотистый венгерский еврей зазвал его к себе в магазин, чтобы продать еще одну работу Фаберже – «Ренессанс», богато изукрашенное изделие, напоминающее скорее аляповатый гробик, чем пасхальное яичко.