Восемь глав безумия. Проза. Дневники

Через несколько дней явилась делегация. Вместо свободного государства белые нашли опустевшие жалкие шалаши, а в красивом доме, окруженном оградой и пышным тенистым парком, — перепуганную рыдающую жену премьера и перепуганных слуг. Женщина ничего путного не могла рассказать им. Она твердила:

— Как я рада, что вы приехали: увезите меня в Англию к отцу.

— Где же Гынгуания? Где правительство? — спрашивали они ее в крайнем изумлении.

— Не знаю. Все пропали в одну ночь. Я крепко спала, слуги тоже. А утром мы нашли убитым моего мужа, Фини-Фета. А кругом была пустота.

Делегация взяла с собой жену Фини-Фета. Труп своего мужа она увезла в Европу.

Говорят, что организуется научная экспедиция на поиски исчезнувшего без следа гынгуанского народа.

29/VII—8/VIII 57 г.

Примечание

Рукопись публикуется впервые.

Несколько слов о том, что собой представляет источник.

Общая тетрадь в линейку, коричневая, в твердом коленкоровом переплете.

На 1-й сторонке переплета, вверху, рукой того, кто изымал тетрадь при обыске или следователем, чернилами написано: ЗАПОЛНЕН 81 ЛИСТ.

На форзаце, тоже чернилами: ЛМИвТУ-2152/6.

На первой странице рукой автора вписано название (без кавычек): ОСВОБОЖДЕНИЕ ГЫНГУАНИИ.

В нижнем углу страницы, справа, стоит фиолетовый штамп: «ХНИИСЭ. ВЕЩЕСТВЕННОЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВО».

Это — о внешнем виде. А теперь о более существенном.

По всему видно, что повесть создавалась стремительно, буквально на одном дыхании. Обратите внимание на проставленные в конце текста даты: 29 июля 1957 года рукопись начата, 8 августа окончена. И нет никаких оснований думать, что автору довелось хотя бы перечитать написанное. Отсюда — естественные огрехи, описки, сокращения в словах, зачеркивания.

Вот некоторые из них.

На первой странице тетради, в первом абзаце, автор, сообщая о численности населении вымышленной страны, пишет сначала, как будто, 4759 человек; затем четверку решительно переделывает на единичку, и тут чернила смазывают цифру и без сомнений читается только 759. Однако где-то к середине этой фантастической повести автор упоминает, что гынгуанцев было «около 7000». И это повторяется дважды — словами и цифрой. Чтобы не путать читателей, редактор позволил себе «принять эту численность населения за основу» и привести к одному значению с первого до последнего упоминания.

Такая же «подвижная» ситуация с именами вымышленных персонажей. Некоторые из них писались автором на разных страницах по-разному. Пришлось унифицировать, опираясь на самые первые варианты, — когда А. Б. их только что придумала, а затем учесть, какое написание преобладает в тексте.

Всем, кто пытался разгадать почерк, особенно сложно было сказать определенно, какое же имя придумала Баркова министру иностранных дел Гынгуании: Дольи? Долне? Или…? Подсказали два момента внимательного прочтения повести, содержащие намек, (см. с. 300 наст. изд.). Стоило после этого обратиться к словарю французского языка, чтобы, заручившись его поддержкой, по-новому всмотреться в причудливый торопливый почерк, изучить особенности написания и способы соединения автором гласных и согласных и получить заветное имя министра: — Донне.

Все фамилии в прозаических вещах Барковой — говорящие. Это надо иметь в виду. Еще не весь «сундук рукописей» исчерпан. Будущим исследователям творчества человека, не получившего при жизни возможности лично подписывать свои произведения в печать, хочется пожелать предельно внимательно и бережно вчитываться в автографы, чтобы в полной мере помочь реализоваться заложенным в них творческим замыслам. Старые рукописи, чудом уцелевшие в «грозовые», как сказала бы Анна Александровна, времена, пережили чрезвычайные исторические ситуации и достались в наследство новому поколению словно застигнутыми врасплох: автор не имел возможности вернуться к черновым наброскам, улучшить, отредактировать, развернуть повествование. Автор не сдавал свои произведения в издательство. Можно сказать Его Величество Случай впустил нас в сокровенные закрома творческой личности. И это, безусловно, требует особой деликатности.

Стальной муж

I

В сентябре 1922 года я сказала моему хорошему знакомому, величайшему из ученых нашей эпохи, равному только Эйнштейну, неизвестному в такой же степени, как великому, инженеру-электрику и химику:

— Я окончательно решила. Делайте мне стального мужа. Ясно вижу, что мой скверный характер и моя не первоклассная наружность послужат неустранимой помехой для романа с настоящим одушевленным представителем другого пола. Те, кто мог бы полюбить меня, мне даже не нравятся, а те, в кого я влюбляюсь, отвечают мне глубочайшим равнодушием или мотивируют свой отказ «недостатком духовного единения», «разницей взглядов и убеждений» и ни за что не хотят признать любви вне программ и классов. Психология мне надоела. Повторяю вам: сделайте мне стального мужа.