Восемь голубых дорожек

Слезы горечи и обиды навернулись Антону на глаза. Он с негодованием их смахнул. Вот еще! Нюни распускать!

Но против воли он снова думал о школе, о ребятах, о бассейне. И опять о маме («перед сном она всегда меня целовала, хотя теперь я совсем большой…») и снова о папе («он говорил: «Теперь уж скоро мы с тобой вместе, Антоша, будем лазать по горам»).

Слезы то и дело навертывались на глаза; сердясь на себя, Антон вытирал их рукавом куртки.

И есть хотелось как!

А из кухни доносился такой вкусный запах, что даже сосало под ложечкой. Картошку, что ли, жарит Людмила Васильевна? Да, конечно. Пахнет жареной картошкой.

За те дни, пока Антон сидел дома, подъелись все припасы, оставленные мамой, — и крупа, и вермишель, и сахар. Даже соли почти не осталось. Черный хлеб с сольцой — тоже вкусная штука!

А куда ушли деньги, этого он до сих пор сообразить не может.

Перед самым отъездом мама ему сказала: «Если тебе не хватит этих денег, тут еще лежат». Но он тогда ей ответил: «Хватит, хватит. Куда мне такую кучу?» — и даже не поглядел, куда мама положила запасные деньги. А теперь она пишет, чтобы он тратил эти запасные, но он никак не может вспомнить, где лежат эти деньги.

Возле двери послышалось шарканье шлепанцев, и раздался голос соседки:

— Антон, ты дома?

Антон досадливо поморщился: ну ее!

Но дверь, скрипнув, приоткрылась, и Людмила Васильевна заглянула в комнату. Спросила:

— Ты все-таки почему в школу не ходишь?

Антон не ответил. Уткнулся носом в подушку на диване. Не ходит и не ходит… Ей какое дело?

Но Людмила Васильевна, решительно распахнув дверь, вплотную подошла к дивану:

— Ты здоров ли, парень?

Она положила руку на лоб Антону. Рука была мягкая, теплая, и от нее невыносимо пахло чем-то вкусным.

Что за издевательство такое!

Антон вскочил с дивана. Крикнул:

— Вам-то какое дело! Болен ли, здоров! Никого не касается!

— Дурень ты, дурень! Как же не касается? Иди жареной картошки поешь. Ведь голодный. Что, я не вижу? Жалко смотреть.

Уж этого Антон вынести не мог. Совсем взвился. Ей жалко смотреть?! Еще чего не хватало: его из жалости собираются кормить!

— Не нужно мне вашей картошки! Сами ешьте.

— Эх, дурень, дурень! — укоризненно покачала головой Людмила Васильевна и, по-старушечьи шаркая своими шлепанцами, вышла из комнаты.

Что с таким упрямцем станешь делать? Лежит голодный, отощал. Одни глаза остались. Сегодня и каши не варил. Надо думать, все свои запасы израсходовал. А уж она-то ему кашу маслила, молока тайно подливала. Чуть он из кухни выйдет, она живо в кастрюльку комок масла. Не жалела! А вот с картошкой нынче не вышло. Гордец! Скорей бы родители приезжали, ведь неладное творится с парнишкой.

После ухода Людмилы Васильевны Антон тотчас остыл. Устыдился: зря нагрубил человеку.

В комнату, мягко ступая, проскользнул Котикс. Сытый. Гладкий. Подошел к дивану, на котором сидел Антон. Нацелился вспрыгнуть, но раздумал. Поглядел на Антона презрительно и, чуть прищурив зеленые глаза, фыркнул: «Не стыдно тебе, брат, а?» И, подняв хвост трубой, с достоинством вышел из комнаты.

Антон вздохнул. Что там говорить: конечно, стыдно. Схватив со стола ломоть хлеба, он круто его посолил и с ожесточением принялся заедать свои горькие мысли.

В эту самую минуту он услышал, что входная дверь на кухне открылась и чей-то незнакомый голос спросил:

— Простите, Антон Черных здесь живет?

Первое, что пришло в голову, — это к нему, наверно, из школы. И почему-то Антон решил, что явился сам директор Степан Степанович. Узнал, что он, Антон, не виноват. Взял вот да пришел!

Но торопливо выглянув в кухню, он увидел перед собой Марину Голубеву и ее дедушку. Антон сначала был даже несколько ошарашен. Он молча стоял на пороге комнаты и переводил взгляд с Маринки на дедушку. И снова смотрел на Маринку. И опять на дедушку. А рот, как назло, был набит хлебом, который он медленно дожевывал. И в руке он держал ломоть хлеба, круто посоленный.

И Маринка смутилась. Тоже молча уставилась на Антона.

Зато дедушка ничуть не смутился. Поздоровался с Антоном и улыбнулся ему!

— Не ждал нас?

Поспешно дожевав хлеб, Антон наконец смог сказать сначала «Здравствуйте!», потом «Войдите, пожалуйста». И показал нежданным гостям на дверь в свою комнату. Но, по правде говоря, не очень-то ему хотелось, чтобы кто-нибудь увидел, какой у него беспорядок.

Однако дедушка войти отказался. Сказал, что они на минутку и лишь затем, чтобы узнать, здоров ли Антон и почему не ходит в бассейн?

— Я здоров, — ответил Антон краснея.

— А тренировки почему пропускаешь?

Антон отвел глаза и уклончиво проговорил:

— Да так…

— Зоя Ивановна удивлена и даже беспокоится.

— Очень беспокоится, — тихонько подтвердила Маринка.

— Я завтра буду в бассейне, — решительно сказал Антон. — Непременно!

— Вот и отлично. А теперь мы уйдем. Не будем мешать тебе обедать.

— Да нет, — поспешно сказал Антон, — никакой у меня не обед…

И вдруг ему захотелось, чтобы и Маринка и Маринкин дедушка подольше не уходили. Ну пусть в комнате не прибрано, пусть холодно и грязно! Так надоело быть одному!

И, распахнув пошире дверь, Антон настойчиво принялся приглашать: