Восемь лет до весны

За спиной у меня, на зеленой полянке среди пальм, стоял небольшой домик, но я в нем ни разу не был. Не хотел. Где я, почему оказался тут? Я не искал ответов на эти вопросы хотя бы потому, что они обходили меня стороной.

Небо вдруг стало темным, сверкнула молния, море вздыбилось огромной волной. Но у меня не было ни страха, ни восторга, ни даже удивления, вообще ничего.

В глаза мне вдруг хлынул свет, легкие заполнились воздухом, я задышал. Скала над заливом исчезла. Я лежал в больничной палате под капельницей, над головой что-то попискивало, глубоко в рот вставлены были какие-то трубочки. Под потолком тускло горел свет. На соседней койке лежал какой-то бессознательный мужчина с большим животом.

У Дуськи тоже был живот. Я вспомнил, как Жарик ударил ее кулаком, как она корчилась от боли. А меня этот скот посадил на нож, но не убил.

Меня кто-то доставил в больницу. Наверное, врачи сделали мне операцию и поместили в реанимацию. В чувство я пришел только сейчас и даже не знал, хорошо это или плохо. Теперь ведь выздоравливать придется, перевязки будут, боль. А потом я снова окажусь в кабале у своих братьев. Меня ждут проститутки, попрошайки и прочая привокзальная грязь. А на острове в океане было очень хорошо, спокойно, ни холода, ни голода, и думать ни о чем не нужно.

Сейчас меня мучила жажда, мне хотелось на горшок. Будет и голод. На кусок хлеба заработать непросто. Впереди меня ждет борьба за существование. За что мне такое наказание?

В палату зашла женщина в белом халате, осторожно приблизилась ко мне, увидела, что я лежу с открытыми глазами, всплеснула руками и побежала из палаты, наверное, за врачом.

Оказалось, что у меня была кома, и я провел в этом состоянии без малого две недели. Об этом сказала мне миловидная женщина с мягкой улыбкой и усталым взглядом. Она говорила и наблюдала за мной. Ее интересовала моя реакция на происходящее.

Я же лежал как мумия, смотрел на нее и хлопал глазами так, как будто мне было все равно. Мой разум вроде бы остался где-то там, в загробном мире.

Не впечатлил меня и результат операции. Врачи не смогли спасти селезенку, ее пришлось вырезать, а это куда серьезней, чем удалить аппендицит. Но меня такой вот факт почему-то не особо расстраивал.

– Папа твой очень переживал, первые два дня от тебя не отходил, – сказала женщина.

– А мама?

Наконец-то во мне прорезалось что-то, похожее на удивление. Мама должна была переживать за меня, но никак не отец. Я для него всегда был в тягость, он не скрывал этого, а тут появилась возможность избавиться от меня. И вдруг телячьи нежности. Может, он лицемер?

– И мама была, – сказала докторша и улыбнулась. – И братья твои приходили. Виталик дежурил возле тебя, Валера и… – Она задумалась.

– Санька, – подсказал я.

– Да, Саша тоже тут был. Очень хороший мальчик.

Я не мог поверить своим ушам. Моим братьям давно не было до меня никакого дела, и вдруг такая забота. Мало того, эти отморозки прикинулись пай-мальчиками. Что это за игра у них такая?

– Еще следователь приходил, – сказала женщина.

Следователь появился утром. Санитарка уже перевезла меня в обычную палату, накормила, перевязала. Должны были появиться мои родные, но следователь их почему-то опередил. Это потом я уже понял, что у него с врачами был уговор. Сначала допрос, а затем уже посетители.

Широколицый мужчина с раскосыми глазами смотрел на меня как на покойника, над гробом которого он собирался произнести торжественную заупокойную речь.

Я уже знал, что само по себе мое ранение не очень-то и опасно. Тысячи людей по многу лет живут без селезенки. А в кому меня отправил неудачный наркоз. Кто-то там с чем-то переборщил. Я уже переместился в приемный покой загробного мира, но все-таки вернулся к жизни. Так что зря следователь хоронил меня.

Он представился, заявил, что должен найти и наказать преступника, посягнувшего на мою жизнь, спросил, как все было, и этим поставил меня в тупик. Если Жарика до сих пор не взяли, значит, у моего отца были причины не связываться с милицией. Дуська тоже ничего не сказала. Наверное, потому, что боялась Жарика до жидкого стула.

Да и нельзя было сдавать Жарика. Он же из страшного воровского мира, а в семье Сермяговых отроду не водились стукачи.

– А что говорить-то? Захожу в подъезд, выходит кто-то из темноты. Я и понять ничего не успел.

– Тебя из квартиры увозили, – парировал следователь.

– Да?…

– Значит, некая добрая душа о тебе позаботилась, в квартиру к себе затащила. Это была проститутка Евдокия Павловна Шабанова.

– И что Шабанова говорит?

– Скрылась Шабанова, сама уехала или кто-то ее увез. Возможно, этой особы уже в живых нет. – Следователь говорил спокойно, но глаз с меня не сводил.

– Жаль, если так.

– Твои братья организовали притон. Шабанова занималась проституцией. Может, кто-то из братьев тебя ударил? – спросил следователь, всей силой своего взгляда призывая меня к ответу.

Но я всего лишь усмехнулся. Если бы меня пырнул ножом кто-то из братьев, то я точно ничего не сказал бы. Да и отца ни за что не стал бы сдавать.

– Что скажешь, Леонид?