Восемь лет среди пигмеев

Не в силах больше смотреть на страдания маленькой женщины, я бросилась к машине и нажала на стартер. Мотор зафыркал, бешено взревел, но через одну-две минуты зачихал и заглох. Ни я, пи Агеронга так и не смогли его завести вновь.

— Не можем же мы просто стоять и ждать, когда она умрет, — обратилась я к Пату, — Я думаю вынести ее на шоссе и попытаться отвезти с попутной машиной в Мамбасу.

Ингола и его друзья принесли носилки, уложили на них Тиму, и мы отправились по тропинке к шоссе.

— Мадами, — шептал Андоната, — не дайте умереть моему первому ребенку. Тима так дорога мне.

— Андоната, я делаю все, что могу, — ответила я. — Но против этой опасности мы бессильны.

При свете факелов я видела, как всхлипывал маленький отец-пигмей, но глаза его были сухими. Плечи его тряслись, как при приступе малярии.

Я вспомнила о том, что однажды сказали мне в родильном доме на родине: каждая женщина во время родов должна одна спускаться в долину смерти. Действительно, никто не в состоянии разделить с ней до конца эту опасность. Затем я взглянула на Андонату: казалось, этот маленький бородатый мужчина испытывал те же страдания, что и его дочь. Каждый новый приступ боли, который потрясал хрупкое тело Тимы, был пыткой для ее отца. Каждая слеза, которую она роняла, словно колючка терзала его натянутые до предела нервы.

Мы вышли на шоссе, и несколько пигмеев разожгли огромный костер. Факелы горели слабо, а ночью в джунглях костер необходим для того, чтобы отпугивать диких животных. Где-то глубоко в лесу рыдала сова, жалуясь на несправедливости джунглей. Летучие мыши, привлеченные светом костров, прямо над головой резко взмывали вверх с криками «гонк-гонк-гонк». Они ловили мотыльков и других ночных насекомых, слетевшихся на роковой блеск огня. Свет костров освещал метров на двенадцать дорогу и край джунглей, блестящая зелень которых окружала нас с трех сторон. Далее начиналась таинственная темнота конголезской ночи.

Ингола и женщины сняли Тиму с носилок и усадили на кучу банановых листьев. Одна из женщин, стоя сзади, поддерживала ей голову, а другие по очереди пытались вызвать родовые схватки. Они заткнули ей нос и уши листьями. Затем, вытащив из колчанов своих мужей по стреле, стали делать надрезы на животе и бедрах женщины. В эти легкие надрезы они втирали другие листья. Кто-то принес из госпиталя воду в большой оплетенной бутыли, и одна из женщин, смочив ею живот беременной, стала массировать его.

Но ничего не помогало. Неоднократно у меня появлялось желание броситься к ним и расшвырять старух, как кегли. Но я знала, что ничем не могу помочь Тиме, и сдерживалась. Я никогда не принимала ребенка и никогда не находилась в непосредственной близости от рожениц у нас в госпитале. Я была так же беспомощна, как Андоната и Ингола.

Мне по-детски хотелось избить и исхлестать Инголу за то, что он был виновником мук Тимы. Боюсь только, что это принесло бы мало пользы. Бедный парень и без того сильно страдал. Пока у него хватало сил, он находился возле жены, затем, не выдержав, ушел собирать дрова для костра. Он таскал сухостой и сваливал его возле костра. Уходил и вновь возвращался с новыми охапками дров, которых он натаскал столько, что их хватило бы на неделю. Но он по-прежнему носил их, уходя все дальше в лес с горящей головней. Внезапно два пучка света прорезали темноту, и в освещенное костром пространство с ревом въехал грузовик. Качнувшись, он остановился. В нем находилось много людей из племени ба-занди, они ехали в рабочий лагерь.

Узнав, в чем дело, они крикнули что-то на диалекте кизанди и поехали дальше, вниз по шоссе. Тима корчилась от боли. Листья, которые женщины совали ей в ноздри, и порезы от острых наконечников стрел лишь увеличивали ее и без того тяжкие страдания.

На запах крови к краю леса сбежались генетты. Хотя кровотечение у маленькой женщины было не сильнее, чем при незначительном порезе пальца, эти неприятные животные уловили запах крови глубоко в джунглях. Вытащив из костра несколько головешек, Андоната швырнул их в темноту. Трусливые генетты, увильнув от них, скрылись, но затем вновь подкрались, нудно воя в темноте.

Других машин на дороге не появлялось. Агеронга сообщил из лагеря, что пытается завести шевроле, но едва ли сможет это сделать. Наш автомобиль был очень стар и не попадал в руки к хорошему механику уже по меньшей мере года три.

Убедившись, что их старинные акушерские приемы не помогают, старухи-пигмейки уселись вокруг огня и стали вспоминать свои собственные роды, рассказывая о них со всеми, иногда страшными подробностями.

Андоната не выдержал этого.

— Прекратите ваши разговоры! — закричал он. — Вы убьете ее своей болтовней, если она не умрет раньше.