Положение усугубляется тем, что рассадником исламского экстремизма стал Афганистан, особенно под властью талибов, и стоящий за ними – пусть не очень открыто – Пакистан с первой «мусульманской ядерной бомбой». Чечня не изолированное явление и потому, что параллельно наблюдаются попытки создать исламское экстремистское государство в центре Европы – «Великую Албанию», включающую Косово, Санджак, часть Македонии, мусульманскую часть Боснии. Так что речь может идти о стратегическом исламско-экстремистском треугольнике Афганистан-Северный Кавказ-Косово. Неужели этого не видят те, кто столь рьяно обрушивается на Россию за ее действия, направленные в том числе на предотвращение создания одного из углов этого треугольника на Северном Кавказе?
Некоторые действительно не задумываются над этим. Но есть и такие силы на Западе, которые цинично используют ситуацию в Чечне, добиваясь дезинтеграции России, низведения ее до положения «третьеразрядного» государства.Неоднозначно рассматриваются события в Чечне в мусульманском мире. В основном там понимают, что это внутреннее дело России, и далеко не склонны поддерживать чеченский сепаратизм. Но проявляется мусульманская солидарность, особенно опять-таки когда дело касается жертв среди мирного населения. Вместе с тем далеко не все знают, что мирное население в Чечне – это не одни чеченцы. Грозный, например, был населен преимущественно русскими. Так что война в Чечне никак не подпадает под определение античеченской или религиозной.
Говоря обо всем этом, я, естественно, не оправдываю ни жертвы среди мирного населения, ни разрушения, которые стали спутниками войны в Чечне.
5. ЗАПАД И МЫ
Чеченская проблема начала оказывать все более негативное влияние на наши отношения с рядом западных государств уже после того, как наше правительство ушло в отставку. Однако бомбардировки Югославии, осуществленные под американским руководством Североатлантическим союзом, были во время пребывания правительства у власти. Это создало не лучший международный климат для деятельности кабинета. Мало оптимизма вызывали и затянувшиеся переговоры с МВФ, за спиной которого незримо стояли те же Соединенные Штаты.
Наше правительство образовалось, когда уже был накоплен достаточно длительный опыт взаимоотношений России с Международным валютным фондом. Мы получали кредиты. Они сопровождались рекомендациями МВФ, с которыми российские экономические руководители, как правило, соглашались, даже когда была очевидна их неосуществимость. При этом высоко ценилось, что никто жестко не спрашивал, на что используются кредиты. Я бы назвал это полюбовным сотрудничеством, при котором оба партнера, зажмурившись, оставались довольны друг другом.
Положение начало меняться после августа 1998 года. Передо мной интервью директора-распорядителя МВФ М. Камдессю газете «Монд» от 27 октября 1998 года. Он заявил о необходимости «кардинально нового взгляда на мировые финансы». «В ряде стран Юго-Восточной Азии и Южной Европы, а также в России мы столкнулись с явлениями, сильно отличавшимися от тех, с которыми МВФ имел дело ранее. Поэтому, – подчеркнул Камдессю, – при управлении кризисом не следует ограничиваться лишь макроэкономическим подходом».Следующее откровение директора-распорядителя МВФ заключалось в некоторых ретроспективных оценках, которые звучали в отношении России впервые: либерализация капиталов проводилась дезорганизованно, подчас вопреки здравому смыслу. МВФ никогда не приветствовал чрезмерную либерализацию спекулятивного капитала, в то время как сохраняются административные препятствия для прямых инвестиций. И наконец, по мнению, высказанному Камдессю, международные финансовые институты типа МВФ и Всемирного банка призваны принимать решения, которые выходят за рамки чисто финансовой области и непосредственно касаются жизни общества.
За этими словами, очевидно, стояло стремление ответить на нараставшую критику позиции МВФ за нежелание «снизойти» в своих оценках до специфики тех стран, которым предоставляются финансовые кредиты, учесть их реалии, трудности, не рассматривать их всех – начиная от Индонезии и кончая Россией – в качестве единой «модели», которой предписываются универсальные, при этом главным образом макроэкономические, «правила поведения», далеко не всегда обеспечивающие социально-политическую стабильность в обществе.
Но высказывания высказываниями, а главное представление о позиции МВФ мог дать прямой диалог с директором- распорядителем. Моя встреча с М. Камдессю состоялась в самом начале декабря 1998 года.