Восемь мстительных богов

– Если мальчишка узнает, что у тебя судимость, потащит к следователю, – вздохнула она.

– Они все равно узнают. И перестань называть его так. Этот Снегин далеко не глуп.

– Но ведь повелся, когда я прикинулась немощной! – Глаза Клары Семеновны азартно блеснули.

– В тебе погибла великая актриса, – не удержался от улыбки Первак.

– Я пожертвовала сценой ради твоего отца. Кто‑то должен был вести домашнее хозяйство и растить тебя.

– Я это помню и ценю, мама.

– Он вернется, – уверенно сказала Клара Семеновна. – Они начали копать, Ося. Рано или поздно раскопают и про твою судимость, ты прав.

– Так, может, сказать?

– Поздно уже… Второе будешь?

– Да в меня столько не влезет. Мы ведь пили чай, – напомнил Остап Ефимович.

– На работе все хорошо?

– А что там может быть плохого? – пожал плечами Первак. – С пациентами я дела не имею. Только с бумажками. И с цифрами.

– Но ведь ты сам во всем виноват!

– Мама! Перестань!

– Если бы ты не поругался тогда с отцом и не сбежал на эту свою… плавбазу, – Клара Семеновна поморщилась, – то ничего бы не было. Ни суда, ни…

– Ну все, хватит! – Остап Ефимович резко встал. – Мне неприятен этот разговор.

– И мне, но что делать? – Мать тоже встала.

Теперь они стояли друг против друга. Высокий широкоплечий мужчина в расцвете сил и семидесятилетняя женщина, которую заметно согнули и подсушили годы. И тем не менее это он смотрел снизу вверх.

Остап Ефимович прекрасно понимал, чем обязан матери. Ведь это она напрягла все свои связи. Звонила друзьям и коллегам покойного мужа, унижалась, умоляла, плакала. Заклинала, чтобы Осю взяли на работу. С судимостью. Опозоренного, ибо молва впереди гнала грязную пену. Дело‑то против Остапа Первака возбудили. И вердикт был: виновен!

Кому охота разбираться? Кто прав, кто не прав. Справедливо осудили или несправедливо. Первак вину свою признал.

Мать тогда во всем винила Зою. Не сбеги Ося на эту свою плавбазу, ничего бы не было. А из‑за чего сбежал? Из‑за несчастной любви! А сам Первак – Егора Зуева. Это он сломал всем жизнь. Просто потому, что Зуеву, видишь ли, так захотелось! Жениться именно на Зое! Красивая была игрушка, пока Егор ее не сломал. И недолго она его занимала. Есть ведь и другие игрушки, не менее красивые.

И что теперь?

Зуев мертв, Зою терзает полиция. Они ведь не отвяжутся. Взгляд у этого Снегина цепкий. И он не мальчишка. Интересно, кто его зарядил?

Мать убрала со стола, помыла посуду и ушла в свою комнату. Первак услышал, как завопил дурным голосом телевизор. Хотелось зажать уши.

Но Остап Ефимович давно уже привык. Там, за стенкой, Зоя. Она тоже слышит эти душераздирающие звуки. И они ей сейчас нужны. Зоя должна знать: она не одна. Рано или поздно все утрясется. А скорее рано.

Какой‑нибудь месяц потерпеть. А может, и меньше. Егора больше нет.

А они есть. И в кои‑то веки никто между ними больше не стоит.

 

Гефест

 

Единственный бог, который работает. Меньше всего обласкан судьбой и наименее счастлив. Гера, увидев увечного сына, тут же от него отказалась. Гефест угрюм и замкнут. От депрессии его спасает тяжелый физический труд. Муж‑рогоносец красавицы Афродиты, отвергнутый любовник Афины, нелюдимый калека – Гефест не склонен говорить о своих чувствах, предпочитает с головой уйти в работу. У Гефеста нередко возникают проблемы с мужчинами, наделенными властью и авторитетом. Ему нужна женщина, которая вдохновляет и представляет работу Гефеста во внешнем мире. Не умея реально оценивать этих женщин, Гефест иногда влюбляется в им же самим придуманный образ, вбив себе в голову, что к нему испытывают ответное сильное чувство. Не терпит насилия, вспыхивая огнем, если подвергается давлению.

 

– Какой‑то он не такой, Стас.

– Тише ты! Он ведь может услышать.

– Ты тоже его боишься?

– Скажем так: опасаюсь. Кто знает, кем были его родители? Из Федьки ведь слова не вытянешь. Сидит, молчит. Кубики свои складывает. Пытался книжкой его увлечь – без толку. А как в гараж идти – улыбка до ушей. Мне кажется, он там жить может. Один. А к нам с тобой не особо тянется.

– Хорошие люди детей в приют не отдают. Наверняка его мать гулящей была.

– Не самое плохое. Главное, чтобы отец не был бандитом или алкашом. А то ведь яблоко от яблони…

Супруги Герасимовы озабоченно переглянулись. В комнате приемного сына было тихо, а дверь плотно закрыта. Федор – он такой… не больно‑то общительный. Когда стало понятно, что своих детей им уже не дождаться, Герасимовы обратились в подмосковный детский дом. Заполнили кучу бумаг, прошли все утомительные формальности.

Им всегда хотелось сына. Мальчик, который приглянулся Герасимовым, был крупным и на вид здоровым. Лицо не сказать чтобы красивое, но приятное. А главное, спокойный. Молчаливый. А то бывают такие: шило в заднице. Живчики. Сам Станислав Сергеевич Герасимов был флегматичным высоким мужчиной, волосы темные, глаза карие. И внешнее сходство оказалось решающим.

Сразу после окончания утомительной и затяжной процедуры усыновления было решено переехать в другой город. По виду никто не догадается, что мальчишка – приемыш. На отца похож.