Восемь рассказов о тебе и обо мне

Потом Таня следила, как женщина вырезала открытку, рисовала на ней, плела узор грузинского алфавита, и радовалась, и восторгалась такой любви:

– Каким счастливым будет ваш муж!

Примяв больничную простынь и пытаясь взбить подушку, Таня косилась на соседку и думала, что она, Таня, ничего не понимает в любви, ведь ей даже английский в школе учить не хочется – он такой «бе-е-е», – а что, если бы ради неё кто-то выучил… французский? Неужели у взрослых подобное реально?..

Ещё одной соседкой по палате стала древняя немка, сухая, высокая, морщинистая, откуда-то из деревни. В городе и области много тогда жило немцев, потомков сосланных после войны. Бабушка плохо говорила и понимала по-русски, и с ней мало кто беседовал «о жизни». Но Таня её жалела, родная бабушка в сравнении с немкой казалась наисчастливейшим экспонатом древности: румяная, весёлая, обладательница таких достоинств пенсионного возраста, как беляши с мясом, пироги с яблоками и жирнющие блины (вот сорок кг внучка и наела при скромном-то росте!). Немка же часто плакала, никто её не навещал, поэтому девочка прониклась состраданием. Не рассчитывая, что разговор выйдет утешительным, она участливо обратилась к соседке:

– Бабушка, из-за чего вы плачете?

Таня ожидала услышать что угодно: длинный перечень старческих болезней, нытьё о слабости, тоску о том, что «дети уехали и не навещают», и в меру своих пятнадцатилетних сил обласкать старушку, но услышанное в ответ заставило почувствовать вес собственной челюсти.