Восемь с половиной часов

Мальчик повиновался, осторожно притворив за собой дверь, выглядевшую с этой стороны, кстати, куда лучше. Примерно по середине левой стены комнаты, между шкафов, находилась полуоткрытая дверь, оттуда в эту своеобразную «прихожую», как догадался Федя, и струился яркий жёлтый свет. Остальные две двери, тоже между шкафов, казались наглухо закрытыми. Федя даже смог разглядеть на них тяжёлые навесные замки. Стараясь ступать бесшумно, он заглянул за эту единственную открытую дверь. Снова примерно тоже самое, только к стеллажам с книгами добавились большие шкафы с какими-то странными предметами – как показалось Феде, весьма бесполезными. Там лежали, кроме горшков и кувшинов различной величины, какие-то небольшие коряги – то ли кости животных, то ли причудливые ветки деревьев; злобные усмехающиеся, угловатые маски и изображения непонятных тварей, вероятно чертей, вырезанные из дерева или кости; банки с чем-то непонятным, зачастую пустые. Самый верх шкафов украшали чучела птиц. Было в шкафах и много мелкой ерунды, вроде выполненных в совокупности с резными животными и злобными масками чернильниц, перьев и других разукрашенных принадлежностей для письма. Яркий свет обеспечивала большая люстра с множеством керосиновых (а может, газовых) ламп среди чистого прозрачного хрусталя. Но то, что Федя смог рассмотреть точно – в центре этой композиции красовался большой череп лошади с торчащими зубами, половина которых выпали, в основном по бокам. Череп видимо был достаточно старый, о чём говорил его коричневатый оттенок. Всё это достаточно интересно было рассматривать, Федя даже забыл, что впереди его ждёт неизвестное и вероятно очень суровое наказание. Но только он увидел череп, как в глубине живота стал зарождаться страх, быстро расползающийся металлическими нитями по всему телу. Федя уже хотел отступать назад, как справа раздался довольно приятный и приветливый голос:

– А, заходи, Фёдор. Я тебя давно поджидаю.

Мальчик вздрогнул, отвлёкся от созерцания черепа и взглянул вправо. Хоть голос и был приветливым, даже сладким, но в нём всё же проступали нотки злобной усмешки.

Справа настежь распахнутая дверь открывала вид в кабинет директора. Федя смог разглядеть там край большого стола, кресло, часть окна и опять же край шкафа. Страх прошёл, сменяясь на крайнюю степень недоверия. Он подошёл и заглянул в кабинет. Директор сидел за большим резным столом буквой «Г», темно-коричневого цвета, стол как бы охватывал его с левой руки. Директор был человеком лет шестидесяти, с седеющими волосами некогда тёмного цвета, с небольшой лысиной и объёмными усами, делающими его старше и придававшими доброты его достаточно суровому, серьезному лицу. На нём был тёмно-серый сюртук, явно не отвечающий ни вкусам современной моды, ни общей цветовой гамме кабинета, в которой преобладали тёмные насыщенные тона. Сюртук же казался старым и немного выцветшим. На столе лежали бумаги, несколько книг, стояли чернильницы, лампы, пепельницы, ещё какое-то барахло. В одной из пепельниц, в основании которой в ужасе метались застывшие в кости черти, лежала недокуренная толстая сигара.

– Не бойся, присаживайся. – Пригласил директор, указывая на одно из кресел около шкафа у правой стены, на некотором отдалении от стола директора. Рядом со столом кресел не было. Федя сел на край кресла, сложил руки между колен. Директор посмотрел на него, помолчал, передвинул какие-то бумаги на столе, снова посмотрел, о чём-то раздумывая. В школе директора видели мало, только если он выходил, чтобы куда-то ехать. С важным видом по школе он не расхаживал и работу педагогов не проверял, поручив эти заботы нескольким управляющим с различными уточнениями к их должности, типа «управляющий хозяйственной частью», «управляющий учебной работой» и т.д. А сам он сидел у себя наверху, и никто не знал точно, что он там делает. Ходили слухи, что ставит какие-то опыты. Никто в школе, включая управляющих, не называл его по имени, а ученики его и вовсе не знали. Приглядевшись, Федя сделал предположение, что он может и ни такой уж старый, как кажется на первый взгляд. Продолжая разглядывать мальчика, директор заговорил:

– Так ты, говорят, повадился бегать в деревню. Не так ли?

Боясь собственного голоса и стараясь не смотреть на директора, Федя выдавил_

– Да, господин директор.

– И ты ведь знаешь, что это нарушение дисциплины, не так ли?

– Да, господин директор.

– Та-ак, а ты знаешь, что дисциплину нельзя нарушать, не так ли?

– Да, господин директор.

Директор, до этого опиравшийся локтями на стол, откинулся на спинку кресла. С каждой фразой его голос терял фальшивую приветливость, становясь холодным и жёстким, лицо же теряло добродушие, делаясь резким и будто бы молодело. Металлические нити страха снова начали пронизывать тело Феди, хотя и более медленно, чем за пару минут до этого.

– Нарушители дисциплины должны быть наказаны. – Данное высказывание уже звучало как утверждение, да и голос стал совсем холодным. Федя только виновато опустил голову.

– Скажи-ка мне, – продолжал директор, – у тебя есть предрассудки?