Восемь жизней

Войдя в дом, она опомнилась, стряхнула с себя широкую сильную ладонь, официально поблагодарила за цветы. Во взгляде Ивана появилось что-то хищно-снисходительное, пытающееся подавить всплеск ее гордости и самостоятельности. Но Алена смотрела твердо, не пряча глаз.

— Я ждала вас, Иван. Вы знаете почему. Извините, не предлагаю ни присесть, ни пройти внутрь гостиной. Я ведь не дома — не смею распоряжаться. Пожалуйста, объясните, в каком качестве мы с Петей тут находимся?

— Глупо спрашивать, Алена Игоревна. Неужели прислуга не справилась и вы почувствовали какие-то неудобства? Вам чего-то не предоставили? Не учли какой-то прихоти? Говорите — виновные будут наказаны…

— Не ломайте комедию, Ваня. Мы не из прихотливых. Я искренне благодарна, что помогли нам с Петей спрятаться. Это великодушно, благородно. И, судя по обстановке, очень дорого… Я действительно не знала, куда бежать и где скрываться.

— Так в чем же дело, милая? — интонация была вкрадчивой и угрожающей одновременно. — Чего вам не хватает?

Хотелось решительно выкрикнуть — свободы! Но сразу подумалось: допустим, он согласится… Дескать — пожалуйста! Хлебайте полной ложкой! Только на своей территории! Куда тогда идти? За какие деньги ехать? У кого просить очередной помощи?

— Ясности, — сухо произнесла она. — Я понимаю, что по факту являюсь приживалкой. Гостить так роскошно не умею, да и отблагодарить не смогу — разве что в московскую хрущевку на чай позову… Так что назовите условия нашего пребывания здесь: обязанности, сроки, возможности. Объясните правила игры!

Последние слова прозвучали отчаянно, Алена не выдержала и разревелась, как ребенок…

Петька, искренне обрадовавшийся приезду нового человека и красивому, занимательному подарку, растерялся. Оказывается, не все так радужно. Мама не смеется, а плачет. Дядя Вано хмурится. О нем позабыли…

Глава 17

Обрывки воспоминаний, неосознанных, иногда беззвучных, иногда шумных, изредка вспыхивали в Надином мозгу. Бабушка, теплая ванна, пушистое полотенце, вкусные блинчики. Бабушка, лестница, дверь, снег, санки. Бабушка, платьице, костюмчик, туфельки, балкон. Бабушка, троллейбус, парикмахерская, поликлиника. Бабушка, ночь, посиневшие губы, холодные руки, много мух. Дверь, лестница, троллейбус. Дядя, красивый, тетя, хорошая. Больно. Дядя, больно. Тетя, больно. Страшно, душно, больно, больно, больно, больно…

Все говорят, что нельзя привыкнуть к боли. Это о ком? О людях? О животных? Как живут звери с переломанными ногами, застрявшими пулями, выбитыми глазами и зубами? Терпят или привыкают? Можно ли смириться, научиться не замечать? Человек начинает сходить с ума или «живет на лекарствах». При условии, что знает, где и какие из них можно раздобыть. Надюша ничего не знала об анальгетиках. Она вообще мало о чем знала, но многое умела — ходить, бегать, пользоваться туалетом, соглашаться и возражать, развязывать — завязывать, застегивать — расстегивать, отпирать — запирать. Когда применять эти навыки, она, конечно, не понимала. Однако, если что-то, происходящее с ней становилось невыносимым, поступки случались сами собой, без побуждения со стороны.

Тетя Марина не приходила, и ждать ее не было никаких сил. В памперсе накапливались жара и влага, лицо чесалось, ноги и руки болели. Девочка непроизвольно двигала конечностями, вырывалась и стонала. Если бы присматривающая за ней медсестра не спала мертвецки пьяная, она бы не оставила без внимания этот жуткий, хотя и привычный вой. Пряжки на ремнях были обычными, как застежки на сандалиях. От сильных постоянных рывков они давно расшатались, «расхлябались», как выражался доктор Зернов. И одна, правая верхняя, не выдержала — расстегнулась. Выпростав одну руку, Надя без труда освободила другую, ноги… Ей хотелось пить, но Марина с поильником так и не появилась. Шаг за шагом маленькое чудовище в памперсе обходило свою новую тюрьму. Нет, не для того, чтобы попрощаться или затаиться — просто оно не знало, куда двигаться. Вот тетя Марина лежит, не встает, не говорит, не мажет ей лицо и не меняет переполненный памперс. А рядом с ней — стакан, большой стакан, и в нем что-то, что можно пить. Уже давно Надю поили из трубочек или специальных поильников с узким хоботком. Но она или помнила, или догадалась, что делать с емкостью, в которой есть жидкость. Пахло желанное питье плохо, невкусно. Но измученный высокой температурой и жаждой ребенок все-таки умудрился сделать несколько глотков до первого рвотного позыва. Потом уронил стакан. В уже безумной голове все напрочь перемешалось и запуталось.

Надя не убежала из неволи от своих мучителей, она после недетской дозы виски просто опьянела и двинулась, куда ноги вели.