Восемь. Знак бесконечности

Он ненавидел сучку, которая заняла место матери. Красивую брюнетку с торчащей грудью и задницей, как в порножурналах. Товар. Она выглядела, как товар с хорошей рекламой. Как только эта ведьма появилась в их доме, Данте почувствовал отравляющую жгучую ненависть. Она пожирала каждую клетку его тела, каждый нерв, взрывала ему мозг. Смотрел на нее и понимал, насколько все это омерзительно. Ему было двадцать два, когда он вернулся из Аргентины, и Киаре столько же, она цепко ухватилась за свое место длинными острыми ноготками, которые Данте хотелось повыдирать с мясом. А ее место было в штанах Франко, которого она держала за яйца так крепко, что старик не видел ничего, кроме ее фото-модельных стандартов. Даже их свадьба походила на дешевый голливудский фарс. Светящийся, как новогодний шар, отец и рядом с ним дешевка, безвкусица, ширпотреб.

Данте тогда вывернуло наизнанку. Он посмотрел на женщину, потом бросил взгляд на отца – располневшего, с круглым брюшком, старательно старавшегося выглядеть моложе, и ему захотелось истерически смеяться. Видимо, на старости лет отец начал верить в чудеса. Это взбесило с первой же секунды. Данте почувствовал ее власть над Марини-старшим, а она почувствовала это презрение кожей, какой-то гребаной интуицией, или своей округлой бразильской задницей. Данте не знал, что она там плела его отцу, но эта чертовая тварь явно вознамерилась избавиться от опасности в лице Данте, и как можно быстрее. И просчиталась. Она, видимо, не понимала, насколько он опасен на самом деле. Данте никогда не станет добычей – он откроет охоту сам. Интересную охоту, смертельную. Именно тогда у него впервые появилось желание получить эту женщину любой ценой. Не важно, как, но заставить ее раздвинуть ноги. Оттрахать, как последнюю сучку, и избавиться от нее. Раскрыть отцу глаза. Самоуверенному Франко Марини, которого Данте когда-то боялся, от страха мочился в штаны, трясся, как бездомная собачонка, которую сейчас побьют палками.

«Ты – ничтожество, тупое русское ничтожество, как и твоя мать. Она была тупая сучка, и ты такой же. Толку от тебя никакого. Ты, как заноза в заднице, ничему не учишься, зря деньги на тебя трачу и время».

И так изо дня в день, из года в год, пока Данте не уехал учиться, а когда вернулся – то увидел, как бережно и нежно Франко носится с этой дрянью. И захотелось показать, КТО на самом деле ничтожество. Это был вызов на уровне подсознания, на уровне самых низменных инстинктов. Извечное соперничество.

К тому моменту Данте хоть и был молод, но успел повидать столько грязи, разврата и всякого дерьма, что никому и не снилось. Он влезал во все, во что мог влезть и вляпаться подросток в его возрасте. В клане его боялись даже тогда, когда ему было шестнадцать. В тот период своей жизни он совершенно обезумел. Погрузился в мир алкоголя, драк, женщин, азартных игр, наркоты. Да, он имел женщин уже в шестнадцать. Не они его, а он их. Жизнь за границей с полными карманами отцовских денег давала любые возможности. Кокаин изменял реальность до неузнаваемости, раскрашивал во все цвета радуги. Он стал ненормальным, совершенно невменяемым ублюдком, с которым не мог справиться никто. Бои без правил, поножовщины. Он дрался, как дьявол. Его не волновал исход боя. Из тех, кому наплевать на боль и собственные чувства, и уж точно – на чувства других. Он мог забить соперников на ринге почти до смерти. И ему это приносило наслаждение. В шестнадцать его впервые посадили. До этого адвокаты отца отмазывали Марини от колонии.

Он подрался на улице. Их было человек десять. Но уже тогда, в шестнадцать, Данте больше походил на зверя, чем на человека. В нем была эта странная несвойственная людям выносливость. Нет, не жажда жизни, а, скорее, наоборот, он просто не боялся смерти. Ему нравилось играть с ней в прятки. И он играл. Всегда. Его забавляло, и он смеялся, когда они его били, а он давал сдачи. С такой силой, что ломались носы, ребра, ноги и руки. Каждый его удар был точным и отправлял противника в нокаут. Последние двое набросились на Данте с ножами. Одного Марини обезоружил, а другого заколол его же собственным ножом. Всадил прямо в сердце и хладнокровно провернул в ране несколько раз.

Его осудили, приговорили к двум годам колонии для несовершеннолетних. А ему было наплевать. Он харкнул в лицо адвокату отца, который сказал, что Франко поручил ему сократить срок, а не отмазать Данте полностью. Ненависть всколыхнулась с такой силой, что Марини-младший лучше бы отбыл весь срок, чем попросил отца вытащить его оттуда. Другие законы и другая жизнь. Он отсидел всего два года, и когда вышел, уже точно знал, чего хочет от этой жизни и что непременно получит. Отец как раз поздравил его с возвращением на свободу и сообщил о женитьбе. Аргентина стала неинтересна. Он хотел Нью-Йорк. Власть. Безоговорочную, полную.