Восемнадцать капсул красного цвета

Чужинов прижался спиной к стволу сосны, накинул капюшон толстовки на голову, сунул руки под мышки – куртку отдал Егору, ему нужнее. Под утро значительно посвежело, и все же спать хотелось до одури. Казалось бы, с чего уставать, но за день он вымотался так, что чувствовал себя как будто выжатым.

«Нервы, все нервы, больше всего всегда пугаешься неизвестного».

Поерзал, устраиваясь поудобнее, несколько раз положил руку на лежавшее рядом ружье, как бы примериваясь, и заснул.

То, что Кошелев умер, Глеб понял сразу, едва открыв глаза. Было уже светло, вовсю пели птицы, радуясь новому дню, встретить который Кошелеву не пришлось. Чужинов взглянул на Егора, завернувшегося в его куртку и свернувшегося калачиком.

«Пусть поспит, – подумал он. – Ничего изменить уже нельзя».

Он все же попытался прощупать пульс на виске, на шее, на запястье, – безрезультатно. Рука Кошелева, еще не закоченевшая, безвольно откинулась в сторону, когда он ее отпустил, задела Егора, и тот открыл глаза. Пока Глеб подбирал нужные слова, чтобы сообщить ему самое неприятное известие из всех, что только существуют, – известие о смерти близкого человека, мальчишка посмотрел на деда и понял все сам. Взглянул на Чужинова, и Глеб кивнул:

– Мужайся, Егор, – только и сказал он.

Глаза у мальчишки блеснули слезами, но он справился, сильно прикусив губу, и только шмыгнул носом.

Егор осторожно положил руку деда на грудь, погладил ее:

– Глеб, деда ведь мы не смогли бы спасти?

– Нет, – покачал головой Чужинов.

«Наверное, нет. И все же, вероятно, стоило рискнуть. Возможно, не прав он был, настаивая на том, что беда пришла для всех сразу, и где-нибудь совсем рядом все осталось по-прежнему. Или не совсем по-прежнему, но там люди, много людей, и среди них есть врачи».

Перед тем как положить в неглубокую могилу тело Кошелева, Глеб вынул из его карманов документы, пистолет и снял с руки часы. Протянул их Егору:

– Возьми, память о деде останется.

Тот взял, но надевать не стал, спрятав в карман джинсовой куртки.

– Попрощайся с дедом. – И Егор послушно присел рядом с телом Кошелева.

– Стрелять приходилось?

Егор кивнул:

– Да, из «марголина»[13]. И еще из «макарова», но совсем немного.

– Отец тоже военный?

Егор снова кивнул:

– Майор.

– А Андрей Владимирович? – Глеб взглянул в сторону невысокой могилы, где в изголовье был воткнут наспех сооруженный крест.

– Генерал-майор.

«Вот они-то и воспитывали тебя мужчиной», – подумал Чужинов.

– Значит, так, смотри и слушай внимательно. У этого пистолета, в отличие от пээма, предохранитель снимается вверх. Видишь красную точку?

Перед тем как отдать вальтер мальчишке, Глеб внимательно его осмотрел, вынув обойму и сняв затвор. Пистолет оказался в превосходном состоянии. И еще, он не ошибался: калибр у пистолета действительно был мал, пять и шесть миллиметра, или двадцать второй. Словом, то, что называется «мелкашка». Патрон кольцевого воспламенения с безоболочечной пулей, больше всего подходящий для охоты на мелких грызунов. В детстве они с пацанами мастерили самоделки под такой патрон. Ничего сложного: две трубки, вложенная одна в другую, болт и резинка от велосипедной камеры. Его друг даже ладонь себе прострелил, слишком ненадежная конструкция.

Ну и позже приходилось иметь с такими патронами дело: со снайперской винтовкой, разработанной на основе биатлонной. Но она так, против собачек и людей, не защищенных бронежилетами, на дистанции тридцать – сорок метров. Собачкам, и не каким-то там дворовым цепным барбосам – специально обученным псам, его научили рвать пасть в самом прямом смысле этого слова. Именно пасть – наиболее уязвимое место. Вернее, не пасть – нижнюю челюсть. Но много ли это меняет? Вот только эти существа совсем не собаки, а у такого калибра при отличной баллистике останавливающее действие никакое. Увеличить его, конечно, можно путем нехитрых манипуляций с пулей, но вряд ли даже этого хватит.

– Дед рассказывал, такие когда-то были у британских коммандос, – сказал вдруг Егор, видя, как внимательно рассматривает Чужинов пистолет.

– Держи, – Глеб протянул ему собранный вальтер, – и не забудь, что предохранитель снимается вверх.

Он не представлял, что делать дальше и куда направиться. Чужинов знал только одно: теперь у него есть цель – этот мальчишка должен остаться жив, и все его дальнейшие планы приобретали хоть какую-то осмысленность…

– Во, еще одна тварина сдохла, – известил всех Семен Поликарпов, дежуривший у входа на чердак.

– Может, повезет, как тем? – Голос Кирилла Лажева звучал без особой уверенности.

– Вряд ли, чтобы они все вдруг сразу сдохли, единственный раз и слышал о подобном случае, – засомневался Поликарпов.

Каждый знал историю о том, как однажды немалая стая тварей, загнавшая несколько человек на крышу, вся передохла в течение нескольких часов прямо у них на глазах.