Восемнадцатый год

– Мишка, крой гранатой буржуев…

Пассажиры шарахнулись. Светловолосый парень со злым, бледным лицом кинулся всем корпусом вперед, подняв гранату, и так на секунду застыл с поднятой рукой…

– Выходим, выходим, выходим, – зашелестели голоса. И, больше не протестуя, не говоря ни слова, пассажиры полезли из вагона, – кто с чемоданчиком, кто захватив только подушку или чайник… Один, в пенсне, со сбитой набок бородкой, даже улыбался, пробираясь между разбойничками.

Ночь была свежая. Роскошным покровом раскинулись звезды над степью. Катя с узелком села на штабель гнилых шпал. Не убили сразу, – теперь уж не убьют. Она чувствовала такую слабость, точно после обморока. «Не все ли равно, – думала, – сидеть здесь на шпалах или бродить по Екатеринославу, без куска хлеба…» Плечам было зябко… Она зевнула. В вагоне рослые мужики тащили с полок чемоданы, выкидывали их через окошки. Человек в пенсне полез было на откос к вагону:

– Господа, господа, там у меня физические приборы, ради бога, осторожнее, это хрупкое…

На него зашипели, схватив сзади за непромокаемый плащ, втащили в толпу пассажиров. В это время из темноты со звоном и топотом примчался конный отряд. На два лошадиных корпуса впереди него скакал, подбрасываясь в седле, кто-то невероятно крепкий, в высокой шапке. Пассажиры шарахнулись. Отряд с поднятыми ружьями и шашками остановился у вагона. Крепкий в шапке крикнул зычно:

– Потерь никаких, хлопцы?

– Не, не… Выгружаем… Гони тачанки, – ответили голоса. Крепкий в шапке повернул коня и въехал в толпу пассажиров.

– Представь документы, – приказал он, играя конем, так что пена с конской морды летела в выпученные от страха глаза пассажиров. – Не бойся. Вы под защитой народной армии батьки Махно. Расстреливать будем только офицеров, стражников, – он угрожающе повысил голос, – и спекулянтов народного достояния.

Опять человек в непромокаемом плаще выдвинулся вперед, поправляя пенсне.

– Виноват, могу дать честное слово, что среди нас нет вышеуказанных вами категорий… Здесь только мирные обыватели… Моя фамилия Обручев, учитель физики…

– Учитель, учитель, – укоризненно проговорил крепкий в шапке, – а связываешься со всякой сволочью. Отойди в сторону. Хлопцы, этого не трогать, это учитель…

Из вагона принесли свечу. Началась проверка документов. Действительно, ни офицеров, ни стражников не оказалось. Бритый человек в шевиоте суетился тут же, ближе всех к свечке… Но был он уже не в шевиоте, а в потрепанной крестьянской свитке и в солдатском картузе. Было непонятно, где он все это раздобыл, – должно быть, возил с собой в чемодане. Он дружески похлопывал по плечам суровых разбойничков.

– Я певец, очень рад с вами познакомиться, друзья. Артистам нужно изучать жизнь, я артист…

Он кашлял, прочищая горло, покуда кто-то не сказал ему загадочно:

– Там разберут – какой ты артист, рано не радуйся…

Подъехали тачанки – небольшие тележки на железном ходу. Махновцы покидали на них чемоданы, корзины, узлы, вскочили сверху на вещи, ямщики засвистели по-степному, сытые тройки рванули вскачь, – и со свистом и топотом обоз исчез в степи.

Ускакал и конный отряд. Несколько махновцев еще ходили около вагона. Тогда пассажиры простым поднятием рук выбрали делегацию, чтобы просить у разбойничков разрешения ехать дальше. Подошел светловолосый парень, увешанный бомбами. Вихор из-под козырька фуражки закрывал ему глаз. Другой, синий, глаз глядел ясно и нагло.

– Что такое? – спросил он, оглядывая от головы до ног каждого делегата. – Куда ехать? На чем? Ах, дурные… А когда же машинист стрекнул с паровоза в степь, теперь верст за десять чешет. Я вас здесь не могу бросить в ночное время, мало ли тут кто по степи бродит неорганизованный… Граждане, слушай команду… (Он сошел с откоса, поправил тяжелый пояс. К нему спустились остальные махновцы, перекидывая за спины винтовки.) Граждане, стройся по четверо в колонну… С вещами в степь…

Проходя мимо Кати, он нагнулся, тронул ее за плечо:

– Ай, девка… Не горюй, не обидим… Бери узелок, шагай рядом со мной вне строя.

С узелком в руке, опустив платочек до бровей, Катя шла по ровной степи. Парень с вихром шагал по левую сторону от нее, поглядывая через плечо на молчаливую кучу уныло бредущих пленных. Он тихо посвистывал сквозь зубы.

– Вы кто ж такая, откуда? – спросил он Катю. Она не ответила, отвернулась. Теперь у нее не было ни страха, ни волнения, только безразличие, – все казалось ей как в полусне.

Парень опять спросил про то же.

– Значит, не желаете себя унижать, разговаривать с бандитом. Очень жаль, дамочка. Только барскую спесь надо бы сбавить, – не те времена…

Обернувшись, вдруг он сорвал с плеча винтовку, зло крикнул какой-то неясной фигуре, ковылявшей в стороне от пленных:

– Эй, сволочь, – отстаешь… Стрелять буду!

Фигура поспешно кинулась в толпу. Он удовлетворенно усмехнулся.